несколько рассказов от моей приятельниц&

**nerpa** · 28.04.2007, 00:22

Черный Сентябрь

Когда меня первый раз вышибли с работы, я сразу подумал - как же мне теперь жить одному в четырех стенах? Умереть с голоду я не боялся - мне полагалось пособие по безработице как минимум в течение шести месяцев. За это время молодой и здоровый человек, если он не совсем кретин, устроится на работу в Чикаго. Зато была прямая опасность умереть от тоски и одиночества. Я нашел работу чертежника в одной маленькой строительной компании примерно через два месяца после приезда в Америку. И с тех пор был слишком занят, чтоб завести себе друзей или знакомых. Квартира моя являла собой вид типичного эмигрантского жилища. Посредине комнаты лежал матрас, изображающий кровать. В углу прямо на полу стоял телевизор, купленный с первой же получки «для изучения языка». У стены горой лежали нераспакованные бандероли с русскими книгами и чемоданы. Никакой другой мебели не было. Провести несколько месяцев наедине с собой в подобной обстановке представлялось мне пыткой. Я даже подумывал, не жениться ли мне на ком-нибудь. Но потом решил, что когда я опять найду работу, от жены сложно будет избавиться.
В первый же свободный вечер я принялся обзванивать своих немногочисленных знакомых, сообщая им о своем увольнении и пытаясь выжать из них хотя бы каплю сочувствия. Все они были такие же, как я, недавно приехавшие эмигранты, с которыми я сталкивался при переезде и на курсах английского. Те из них, кто уже работал, тихо радовались, что уволили не их, а те, кто еще не нашел работу, бурно завидовали моему пособию по безработице. И те, и другие с удручающим однообразием уверяли меня, что все будет хорошо, но не уточняли, у кого и когда.
Последним ресурсом утешений был мой давний школьный приятель, живущий в Нью-Йорке. Дома приятеля не оказалось, и к телефону подошла его дочка, двенадцатилетнее смоуверенное и до невозможности избалованное создание, с которым я обычно старался не контактировать. Но в этот раз, под настроение я выложил ей все свои неприятности за неимением другого слушателя. Создание хрюкнуло в трубку, помолчало, а потом посоветовало почти человеческим голосом: «А вы заведите себе кота. У вас в Чикаго, наверное, есть Общество Защиты Животных. Я себе в таком обществе взяла щенка. И недорого.» Это была прекрасная мысль - кошки мне всегда нравились. В телефонном справочнике я нашел адрес Чикагского Общества по Борьбе с Жестокостью и на следующий день поехал туда выбирать себе кошку.
Коты и котята сидели в клетках, поставленных друг на друга в три этажа, и отчаянно мяукали. Приветливые девочки, пропахшие звериным духом и одетые в униформы Армии Кошачьего Спасения, извлекали своих орущих подопечных из клеток и демонстрировали их будущим владельцам. Мне показали рыжего сопливого котенка со слезящимися глазами, который по словам форменной девочки обещал стать в недалеком будущем абсолютным красавцем. Пока она описывала мне его будущие прелести, я заметил черный бесформенный комок, мотавшийся из угла в угол в самой дальней клетке. Я даже засомневался, кот ли это или же какой-то более дикий зверь. «Что это у вас там бегает?» - поинтересовался я у девочки без всякой задней мысли. Она тут же профессиональным жестом швырнула сопливого будущего красавца обратно в клетку и вытащила на мое обозрение черный ком, который оказался чрезвычайно всклокоченным котом изрядной величины. Он сразу же начал тереться лбом о мои руки и густо мурлыкать. Растаяв от подобного подхалимажа, я не раздумывая заявил - «Беру!»

**nerpa** · 28.04.2007, 00:23

Но взять его оказалось не так то просто. Для начала с меня содрали тридцать долларов в пользу Общества, лицемерно заявив при этом, что кот мне достается бесплатно, а деньги - это мое добровольное пожертвование. Затем меня заставили заполнить кучу анкет, в которых выяснялось какой у меня доход, в состоянии ли я содержать домашнее животное, сколько я на него собираюсь тратить ежемесячно, достаточно ли у меня жилплощади (для кота), буду ли я проводить с ним с свободное время и не будет ли коту у меня скучно... После этого со мной провел беседу специалист по кошачьей психологии и долго наставлял меня, как обращаться с моим хвостатым приобретением. Меня снабдили списком комнатных растений, которые могут повредить здоровью кота, если он их вздумает жрать. Меня предупредили, что ему ни в коем случае нельзя давать молоко. От этого у котов бывает расстройство желудка. (Ну слыханное ли это дело?). Под занавес я расписался под внушительного вида документом, который гласил: «Я осознаю, что кот - это животное, которое не несет моральной и юридической ответственности за свои действия. Посему я обязуюсь его не бить, если он будет драть когтями мебель или гадить на ковер».
Кота мне выдали в картонной коробке, с рекламой Общества на боку и дырками для вентиляции. Пока я его вез домой, он рвался на волю как призрак из фильма Тарковского «Солярис», деформируя коробку, в которой сидел, совершенно немыслимым образом с нечеловеческой и даже некошачьей силой. Когда я дома выпустил его на волю, он немедленно начал чихать. В документах говорилось, что прежние хозяева отдали его Обществу из-за аллергии. Я полагал, что аллергия была у бывших хозяев, но услышав, как он чихает, понял, что аллергия была у кота.
Я назвал его Черный Сентябрь, не только из-за окраски, но и за жгучие кавалерийские усы и томный взгляд восточного красавца. Первым делом я его, конечно, напоил молоком и убедился, что Кошачьи Спасители хорошо знают свое дело. С трудом отмыв пол на кухне и в спальне, (благо у меня в квартире был паркет, а не ковры), я торжественно поклялся Черному Сентябрю, что ничем, кроме специальной кошачьей еды в пакетах, не буду его кормить. И мы зажили вдвоем как нельзя лучше. Целые дни Черный Сентябрь спал на моей подушке, пока я бегал по городу в поисках работы. По вечерам мы укладывались перед телевизором и смотрели какую-нибудь муру. Кот, пригревшись на моем животе, начинал густо урчать. У меня вошло в привычку болтать с ним обо всем, что произошло за день, делиться впечатлениями об увиденном и рассуждать на абстрактные темы. Черный Сентябрь сочувственно жмурился, кивал и согласно мурлыкал.
Однажды зашла речь о его восточном происхождении и почему-то о переселении душ. «Ты у нас Турецкая Ангора, я смотрел в справочнике кошачьих пород. Восточная кровь налицо. Я думаю, что в тебе живет бессмертная душа какого-нибудь восточного деспота, или наоборот - поэта.» Кот утвердительно прикрыл глаза. «Имя у тебя тоже было очень восточное - например Мустафа...» «Не Мустафа, а Ибрагим,» - поправил меня кот. Я удивился, - «Почему Ибрагим?» «Отчего, почему... Родители так назвали... И не деспот он был вовсе. Так только, под горячую руку мог кого-то...» - кот лениво зевнул, не закончив фразу.
Я так заинтересовался, что даже выключил звук у телевизора. «Расскажи о нем что-нибудь!» «Не помню, забыл, давно было...» Кот опять зевнул, показав острые белые зубы, и улегся на спину. «А сказки ты какие-нибудь арабские помнишь? Или песни?» - спросил я с надеждой. В голове у меня пронеслось - «Идет направо - песнь заводит, налево - сказку говорит...» «Помню,» - согласился кот. Он с готовностью перевернулся на живот, устроился поудобней, обкрутился хвостом и монотнно завел:: «Дошло до меня, о Великий Визирь, что в славном городе Багдаде...» Он довольно связно изложил одну из сказок Тысячи и Одной Ночи, почему-то в адаптированном для детей варианте. К концу повествования я слегка задремал, может быть потому, что сказка все больше стала походить на мурлыканье.
С тех пор каждый вечер мой хвостатый и усатый Шахерезад рассказывал мне арабские сказки. Иногда в них причудливо вплетались воспоминания о жизни восточного деспота, воина и поэта Ибрагима ибн Саида. Судя по тому, что рассказывал кот, это был горячий, вспыльчивый правитель крохотного арабского княжества, с живым воображением и бешеным темпераментом. Когда Черный Сентябрь углублялся в описания дворцовой жизни, он постепенно входил в раж. Шерсть на нем становилась дыбом, усы топорщились и глаза загорались желтым шальным огнем. Иногда проскальзывали упоминания о некоей капризной и заносчивой красавице по имени Гюльсара, которая перепортила Ибрагиму немало крови. Ее одаривали драгоценностями. Ей посвящались стихи. Из-за нее погиб от удара кинжалом лучший друг Ибрагима - Асад. По некоторым недомолвкам я заключил, что зарезал его сам же Ибрагим в припадке ревности... Интриги в гареме, охота на тигров, обильные восточные пиры, кровавые поединки - все это занимало мое воображение по вечерам, когда устав от беготни по посредническим агентствам, бесплодным интервью и очередям на бирже безработных я дремал на матрасе, под сладкое мурлыканье Черного Сентября.

**nerpa** · 28.04.2007, 00:25

Когда я вспоминаю это время, мне кажется что я был почти счастлив. Но всякому счастью приходит конец. Мой агент по устройству на работу сообщил, что для меня есть подходящее место в штате Айова. Я смотался на интервью в этот соседний с Иллинойсом кукурузно-молочный штат, в городок под претенциозным названием Ватерлоо. Через неделю мне пришло письмо, в котором сообщалось, что я принят на работу на должность старшего дизайнера. Мне пообещали оплатить переезд, компьютерные курсы в ближайшем университете и обеспечить медицинской страховкой. Отказываться было бы просто глупо. Я собрал свои до сих пор не распакованные чемоданы. Бандероли с книгами свалил в гараже у знакомых. Оставалось решить, что делать с Черным Сентябрем. Взять его с собой я не мог - в доме, где я снял квартиру, запрещалось держать каких бы то ни было домашних животных. Я упросил одну старенькую глуховатую бабусю, с которой вместе ходил в синагогу на курсы английского, подержать его у себя, пока не устроюсь на новом месте. Бабуся опасливо покосилась на кавалерийские усы моего кота и спросила, можно ли его называть Васенькой. «Называйте,» - великодушно разрешил я, - «все равно он не отзывается, как ни зови». Черный Сентябрь посмотрел на меня укоризненно и полез под кровать.
Первое время на новой работе все мои мысли были заняты только тем, как бы на ней удержаться. Все мое свободное время после работы поглощали занятия в университете и работа с компьютером, которого я до этой поры в глаза не видел. В промежутках я пытался сомостоятельно заниматься английской грамматикой, а также исправлением моего жуткого нижегородского акцента. День и ночь сменяли друг друга в бешеном темпе, почти не оставляя времени на сон и еду. Я ни с кем не разговаривал, кроме своих коллег в конторе. В душе у меня было пусто и холодно, как на пляже зимой. Если выдавался случайно свободный вечер, я заваливался под телевизором с жестянкой пива, как настоящий американец, и тупо смотрел на экран, пока меня не сваливала свинцовая дремота. Я ни о чем не думал, ничего не хотел...
Но в один теплый апрельский день я остановился утром перед входом в мою контору, посмотрел в голубое просветленное небо и понял, что дальше так жить нельзя. Меня не просто замучило одиночество. Я точно знал кого мне не хватает. Мне припомнились наши тихие беседы, волшебные восточные сказки и почувствовал, что не могу больше и часа пробыть без моего Черного Сентября.
Я позвонил бабульке по телефону прямо с работы. Она мне долго рассказывала про свой артрит и цены на курицу и бананы в Чикаго. «А как кот?» - орал я в трубку. «Васька как? Черный Сентябрь?» «Котик? Ничего котик... Животом мается, расстройство у него. Я его молочком пою тепленьким и сливками, а он все мяучит и мяучит.»
«Позовите его к телефону!» - потребовал я. «Чего?» - не поняла бабулька. «Дайте ему трубку, я хочу с ним поговорить!» Бабка, которая уже ничему не удивлялась в Америке, прошлепала в глубь квартиры, приговаривая «Котик, котик! Васенька...» и через несколько минут я услышал знакомое мурчание в трубке. «Черный Сентябрь! Ибрагим ибн Саид, привет, дорогой! Слушай внимательно: во-первых не пей молоко! Ты же американский кот, тебе нельзя. Потерпи... Посиди на водичке. Завтра я возьму выходной и за тобой приеду. Только пообещай мне, что не будешь драть ковер и выбегать на лестницу, чтоб соседи тебя не увидели. А то меня из квартиры выгонят.» «Понял, не дурак,» - ответил Черный Сентябрь. «Только приезжай поскорей». В трубке что-то грохнуло - это, по всей видимости, упала в обморок бабка, подслушавшая наш разговор.
* * *

Смею заметить, что прототипом этого кота, был кот моего мужа.... правда звали его несколько иначе, не так экзотично...:biggrin:

**nerpa** · 28.04.2007, 00:28

Coast of Good Hope
Emigrants’ Fairy Tales v.2

Берег Доброй Надежды

Если вам покажется, что история эта напоминает «мыльную оперу», то вы не ошибетесь. «Берег доброй надежды» - вполне подходящее название для телевизионного шоу с чуть-чуть перезрелыми голливудскими звездами третьей величины. Но в нашем рассказе это просто название жилого комплекса в одном из пригородов Чикаго. Знаете, такие длинные серые таун-хаусы в полу-престижном районе (мечта каждого программиста и таксиста). Квартира в двух этажах с неизбежным подвалом, который щедро заливает дождями и сточными водами каждую весну. Крохотный дворик с железным грилем и чахлой растительностью. Бесплодные мечты о том, что когда-нибудь цены на недвижимость в этом районе внезапно вырастут и всякий, купивший дом, станет за одну ночь миллионером... Неизбежные счета за воду, электричество, газ и починку прохудившейся крыши. Что за странная фантазия давать неприглядным барачным комплексам романтические названия, как парусным кораблям?

Ветер злобно рвал бледно-розовые цветы с приземистой магнолии, растущей перед самым домом, и пригоршнями швырял мокрые лепестки прямо в стекло, как дохлых рыб. Уже половина окна была залеплена ими, а ветер рвал еще и еще... Буйное цветение магнолий началось в этом году в пригородах Чикаго необыкновенно рано. Листья еще не проклюнулись из липких коричневых почек, и магнолия белела, как парус одинокий, среди серого квартала одинаковых новеньких таун-хаусов. Дождь лил не переставая, докучно стучал по тонкой крыше, хлюпал в желобе, бил в оконное стекло, отчего на подоконнике уже образовалась небольшая лужа.
- Страшный весенний месяц Нисан... - произнес Фима глубокомысленно, глядя в окно на бурные потоки, бегущие вдоль улицы. Он представил, как заливает подвальный этаж нового дома со светло-серым ковровым покрытием на полу, и поежился.
- Принеси пиво из холодильника и открывалку! Сейчас ребята приедут, - зычно скомандовала Лина из столовой.
Лина и Фима переехали в новый дом за две недели до Пасхи. В гостиной до сих пор стояли не разобранные чемоданы, картонные коробки с книгами и постельным бельем. Мебель уже заказали - итальянскую зеркальную спальню, два белых кожаных дивана для гостиной и польский стол с шестью стульями в столовую. Но в русском мебельном заказ обещали привезти через шесть недель, а диваны - только через два месяца. Пока спали на матрасах прямо на полу. Старую рухлядь с прежней рентованной квартиры решили не брать в новый дом. Поэтому внутри просторного, пахнущего свежей краской таун-хауса было пока пусто и неуютно.
Но несмотря на это, на Пасху решили собраться в новом доме, а заодно отметить и новоселье. Все остальные ребята из их компании жили в ренте, в тесноте, вместе с родителями. Лина с Фимой стали первыми домовладельцами, хотя приехали в Чикаго на шесть месяцев позже Миши. Но они нашли работу, и приличную, по специальности в первые же месяцы после приезда. А Соня, Мишина жена, до сих пор моет полы, и Миша не может удержаться ни на одной работе - то сокращение, то характером не сошелся с начальником...

На двух сдвинутых складных садовых столах (один одолжили у соседей) Лина расставила глубокие тарелки с салатами из моркови, свеклы, оливье, тонко нарезанную сухую колбасу, пахнущую чесноком, сыр и рыжую копченую рыбу из русского магазина, украинский хлеб нью-йоркской выпечки, красную икру в маминой хрустальной вазочке (подарок на новоселье), золотистые шпроты, маринованные огурцы в эмалированной синей миске. В огромной пузатой банке - кислая капуста с клюквой. Фима сам ее квасил по бабушкиному рецепту. В доме запахло съестным и стало гораздо уютнее.
Фима принес пиво и большую белую бутылку - «ручник» смирновской водки. «Ты думаешь - хватит?» - спросил он, кивнув на водку. «Сашка теперь пьет мало, Мила вообще не пьет спиртного. Если вы с Мишкой не надеретесь до чертиков, то хватит. Мишка еще обещал привезти кого-то, знакомых из Москвы».

**nerpa** · 28.04.2007, 00:30

Загудела машина. Фима пошел встречать гостей. Лина выглянула в окно и сквозь лепестки магнолий разглядела Сашин потрепанный синий «Шевроле», который Мила, Сашина жена, называла «скотовозом». Из машины первой вышла полненькая рыжеватая Мила, за ней выпрыгнул Славка. Подрос мальчик за тот месяц, что они не встречались. Крупный малый для своих семи лет. «Алик! Твой друг прибыл!» - окликнула Лина сына. Он тут же увязался за Фимой, хотя нога у него все еще болела после перелома. (Когда они перебрались в новый дом, он на радостях начал носиться как сумасшедший и свалился с лестницы.)
- Очень прилично устроились! - одобрила Мила, оглядывая прихожую. - Сколько у вас тут спален и туалетов? Три спальни наверху и два туалета... неплохо. А школа в этом районе хорошая? Черные и мексиканцы есть? Как с транспортом? Магазины близко?
Лина подробно отвечала, зная, что «да» и «нет» от Милы не отделаешься, и рассматривала ее и Сашу. Он тоже изменился за последнее время - пегая бородка скрывала его знакомую с детства улыбку и ямочки на щеках. Он был, как всегда, в черной шляпе и длинном пиджаке. Какие-то белые кисти свисали из-под рубашки. «Талес! Это называется талес, то, что у него под рубашкой надето», - вспомнила Лина.

Фима повел гостей показывать СВОЙ новый дом. Он сиял от удовольствия, как новенький пенни. По лестнице он поднимался с некоторой одышкой, но непременно хотел показать спальни и ванную комнату на втором этаже. За последний год Фима сильно прибавил в весе, и живот у него торчал вперед, как яйцо. Ноги он ставил теперь носками врозь, как будто для того чтобы удержать в равновесии отяжелевшее тело. И курчавые светлые волосы на макушке заметно поредели. Славка и Алик скатились в подвал, где стоял телевизор. (Даже с гипсом он продолжал бегать.) Алик горел желанием продемонстрировать в действии новую электронную игру, которую получил в подарок на десятилетие.
Лина подошла к окну и начала высматривать Мишину новенькую красную «Тойоту», но улица была пуста. Только дождь злобно хлестал бело-розовую магнолию. «Чикаго находится на широте Сочи. Приезжай - позагораем!» - вспомнила она строчку из старого Мишиного письма.

Лина познакомилась с Мишей, Сашей и Фимой, когда заканчивала школу. Они встретились случайно на белом песчаном пляже в Гидропарке. Весь день играли в волейбол, плавали и загорали. Лина пришла на пляж с двумя школьными подругами. Они собирались готовиться к выпускным экзаменам, даже притащили с собой какие-то книги и тетрадки, но так и не открыли их в тот день.
Миша и тогда был самым заметным из всей компании - самый высокий, самый веселый, самый красивый. Лина до боли в зубах завидовала длинноногой худышке Ларисе, с которой Миша явно заигрывал. Лариса только загадочно улыбалась и откидывала с лица светлые пышные волосы, постоянно падавшие ей на глаза. Имени третьей подруги Лина не запомнила, та была новенькой в классе. После окончания школы Лина никогда ее больше не встречала.
Лето прошло шумно, нервно и бестолково. Выпускные экзамены, подготовка к поступлению в институт и долгие вечерние прогулки вдоль Днепра, побеги от учебников и зубрежки на раскаленные пляжи. Еще ходили в кино всей компанией и в кафе есть мороженое. Танцевали поздно ночью под приглушенную музыку у кого-нибудь в квартире... Как только у них сил на все хватало. Лина и Лариса поступили в Художественный. Саша уехал в Новосибирский университет. Миша и Фима подались на радио- факультет в Политехнический институт. Фима поступил, а Мишка с треском провалился на физике.
Но неудача Мишу не слишком огорчила. Весной его должны были призвать в армию, поэтому на работу он не захотел устраиваться, а решил провести приятно оставшееся свободное время. Наступила осень, все друзья занимались, а он по-прежнему играл в теннис в Гидропарке, ходил в кино, а по вечерам встречался с Ларисой. Все друзья знали, что он влюблен и уже три раза предлагал ей выйти за него замуж. Лариса с замужеством не спешила. Она мечтала стать знаменитым художником. Мишина шумная влюбленность ей льстила, но он ей не очень-то нравился. Ее больше интересовал преподаватель истории искусств в Художественном институте, молодой профессор, который (по слухам) недавно развелся с женой.
Когда профессор наконец обратил на Ларису внимание (после новогодней студенческой попойки), она сразу дала Мишке отставку. Мишка хотел утопиться, и Саша с Фимой бегали за ним по заснеженным днепровским берегам. Потом он запил, загулял, как ненормальный, оправдываясь тем, что скоро все равно в армию, а там не погуляешь. Все об этом знали, кроме Лины. Затмение на нее нашло, что ли? Поэтому, когда однажды Миша позвонил ей по телефону и предложил встретиться, она ужасно обрадовалась.

**nerpa** · 28.04.2007, 00:30

Поскольку дождь все еще хлестал, никто не увидел, когда зажглась первая звезда. Но Саша сказал, что пора начинать, и раздал всем синенькие тонкие книжечки с текстом Пасхальных молитв, напечатанных русскими буквами. Он страдальчески посмотрел на блюдо с украинским хлебом и принес из своей машины несколько пачек мацы и бутылку сладкого ягодного вина. Саша начал читать, потом запел. Мила и Славка нестройно подпевали, Фима тоже пытался подтягивать. «Может быть, подадим горячее? Они уже на два часа опаздывают. Сколько можно ждать?» - озабоченно спросил Фима. Он повозился на кухне и вернулся, торжественно неся над головой поднос с куриными четвертушками, запеченными в тесте. «Серьезные» блюда Фима готовил сам. Он утверждая, что Лине ничего нельзя доверить, кроме салата из одуванчиков, поскольку у нее «руки не к тому месту приделаны».
- Когда-то гуси Рим спасли! Меня спасают куры! - продекламировал Фима, чуть задыхаясь и осторожно водружая блюдо посредине шаткого стола. «Очень остроумно!» - без улыбки одобрила Мила. Саша и Лина вежливо посмеялись, хотя оба знали, что придумал эти стихи не Фима, а поэт Наум Сагаловский.
За столом мальчики строили друг другу рожи. Тощий, синеглазый Алик, несмотря на свои десять лет выглядел младшим братом семилетнего здоровяка Славки. Черные жесткие волосы лезли Алику в глаза, Лина давно его не стригла. Замоталась с покупкой дома и переездом. У Славика рыжеватые кудри покрывала шелковая вышитая кипа, а возле ушей уже вились маленькие пейсы. По длине пейсов и Сашиной бороды можно было определить, как давно Саша стал строго придерживаться всех обрядов ортодоксального еврейства. Всего год прошел с тех пор, как Лина с Фимой встречали Сашино семейство в аэропорту, а как все изменилось!
Мила выглядела тоже иначе, чем раньше. Строгая прическа, темное платье с кружевным белым воротником, длинная нитка искусственного жемчуга на шее делали ее похожей на женщин с фотографий двадцатых годов. Как это Саша разрешил ей выйти из дому с непокрытой головой? Лина наклонилась к Миле: «Тебе очень идет новая прическа, и цвет красивый. Ты что, волосы подкрасила?» Мила замялась на секунду, пытаясь подцепить на вилку скользкий огурец. А потом шепотом сообщила, что она в парике. «Совсем как настоящие! - одобрила Лина, а про себя подумала: совсем сдурела баба. Неужели она и вправду голову обрила, как положено правоверной еврейке?»

Заскрипели, завизжали тормоза. Лина встрепенулась. «Миша никогда не научится тормозить по-человечески, - думала она, глядя в окно. - И вообще, он ничего не делает, как люди. Машину новую купил, а долгов у него... И зачем? Соне захотелось красную новую машину! Для него - вполне веский резон». Сквозь залепленное белыми лепестками стекло увидела, как выскочил из машины Мишка и побежал открывать Соне дверцу. На ходу он раскрыл зонтик. «Чтобы его «принцесса» не замочила прическу», - заметила про себя Лина.
Из красной машины следом за Соней выбрались еще двое. Высокий мужчина спортивного сложения (пожилой, голова вся седая) и длинная женщина, закутанная в длинный плащ. Лица Лина не рассмотрела. Она ринулась в прихожую и, не дожидаясь звонка, распахнула дверь. В лицо ей ударил ветер с дождем.
Дыхание у Лины перехватило то ли от ветра, то ли от Мишиной улыбки. И, как обычно, когда она его видела, сердце резко упало куда-то на дно живота: «Какие у него синие глаза... именно синие, а не голубые, и светятся...» Гости ввалились в прихожую, начали отряхиваться. Миша представил долговязую пару. Мужчина - знаменитый фотограф (у Миши все знакомые - знаменитости). Женщина - известный художник. Неделю назад они приехали из Москвы и, если понравится, останутся в Чикаго.
Лина не спросила, пришлось ли им по душе Чикаго, но сами они ей ужасно не понравились. Особенно ей неприятно было видеть, как Миша увивался вокруг художницы Ады, помогая ей снять плащ. Ада снисходительно улыбалась, поправляя затейливую прическу. На пышной груди «известного художника» бренчали разнокалиберные цепочки и бусы. Очень нарядное открытое платье элитного покроя явно выбивалось из общего домашнего колорита вечеринки. Лина с ненавистью посмотрела на низкий вырез московской знаменитости и бессознательно одернула свой черный с вышивкой свитер, казавшийся ей до сих пор очень нарядным. Настроение у нее портилось с каждой минутой.
С приходом Миши сразу стало шумно. «А это моя жена - знаменитая Сонечка. Сонька - золотая ручка, обещай, что сегодня ты не надерешься, как обычно, и не будешь буянить», - вопил он, подталкивая вперед Соню. Стеснительно улыбаясь (улыбка обнажала два передних кривоватых зуба, что делало ее похожей на кролика), Соня пыталась урезонить мужа: «Мишенька, ну что ты такое болтаешь? Новые люди, что они могут подумать? Куда мне поставить?» Она неловко протянула Лине кастрюлю с винегретом, бережно завернутую в полиэтилен. «Серая мышь! Как он мог жениться на ней? Вот уж поистине - любовь зла, полюбишь и козла...» - в который раз презрительно подумала Лина, оглядывая Сонину тощую неказистую фигуру. Мишка тоже был худой, но широкоплечий и высокий, а Соня выглядела, как цыпленок по рубль двадцать.
После знакомств и взаимных поздравлений все уселись за стол. Миша вручил мальчишкам подарки - одинаковые пожарные машины с выдвижной лестницей. И, как обычно, сердце у Лины защемило, когда она увидела, как Миша потрепал Алика по макушке и начал расспрашивать его о школе, друзьях и где он умудрился сломать ногу. Наверное пытался влезть на телебашню и спрыгнуть с нее как Бэтмэн? Алик радостно хихикал.

Лина тихонько встала и вышла на кухню. Открыла духовку, посмотрела на пирог. Закрыла ее, но не могла вспомнить, подрумянилось ли тесто. Подошла к окну. В груди саднило, как будто кошка полоснула по сердцу когтистой лапой. «Линочка! Все тебя ждут. Все пьют тост за хозяйку!» Это был Фимин голос. «Одиннадцать лет прошло, все еще больно. И через двадцать будет больно, и через тридцать». Лина промокнула глаза салфеткой и фальшивым голосом прокричала: «У меня пирог подгорает! Я сейчас приду». «Где горит? Что горит? Мы сейчас потушим ваш душевный пожар! - Мишка ворвался в кухню с игрушечной пожарной машиной, отчаянно бибикая и строя дикие рожи. - Линусик, душка! Утри свои слезы, мы съедим подгорелый пирог! Это же твое коронное блюдо. Оно будит во мне воспоминания безумной молодости». Лина рассмеялась. Он всегда мог ее рассмешить, как бы скверно у нее не было на душе. «Помоги мне вытащить пирог. Отдай детям игрушку... ты себе ее купил или им?» Она осторожно поправила темные жесткие волосы, падавшие ему на глаза, и в который раз подумала: «Сказать ему? Что из этого выйдет? Поздно, глупо...»

**Гуслик** · 28.04.2007, 05:50

**Anton** · 28.04.2007, 10:47

Танюша, я пока прочитал только рассказ "Черный сентябрь". Очень прикольная сказка. Хочу сегодня своим сыновьям перед сном перерассказать её детскую версию! Спасибо!