Страница 2 из 2 ПерваяПервая 12
Показано с 16 по 30 из 30

Тема: Мои рассказы

  1. #16
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Я тебя сейчас ударю

    Владимир Хомичук

    —Я тебя сейчас ударю, прекрати нести ахинею,..—предупредил Глеб.
    —Ну, давай, рискни!—выкрикнул Начо, презрительно кривя губы и выпячивая грудь.
    Глеб не размахивался даже. Просто вбил кулак в середину подбородка. Колени у Начо враз подогнулись, и он рухнул на тротуар, как будто обвалился. А вместе с ним их дружба, если таковой её можно было назвать.
    За день до этого они встретились в кафе у дома Начо. Жили оба неподалёку, поэтому виделись довольно часто. Как-то прикипели друг к другу ещё с тех пор, когда Глеб давал испанскому юноше уроки английского языка. Начо утверждал, что обрёл настоящего друга, что очень дорожит возможностью общаться с ним.
    —Ты из меня икону-то не делай, я слишком скверный и чванливый,—отвечал обычно что-нибудь этакое Глеб, посмеиваясь. Но ему тоже было интересно с парнишкой, хотя и сторонился он высокопарных слов и таких же заверений. Его подкупало в Начо искреннее желание выговориться, излить наболевшее или поделиться планами, а то и секретами.
    Вот и на этот раз они нуждались в обоюдной поддержке. Смуглый, кудрявый Начо в очередной раз влюбился и сомневался. Рассказывал о девушке и её красоте с восхищением, но тут же сбивался на подозрения в неверности: ему мерещились соперники. Наверное, неуверенность в себе каким-то замысловатым образом переплёскивалась на избранницу. Глеб пытался разубедить его, расспрашивал о деталях и говорил о необоснованности ревности. Проболтали они о тонкостях душевной страсти Начо почти весь вечер. Наконец, несколько приободрённый, тот догадался спросить, как обстояли дела у друга. Глеб погрустнел. Его проблемы носили другой характер: он был женат, и ревновали его. Но тоже без особых на то причин. С его точки зрения. Мнение жены полностью совпадало с мыслями Начо по поводу новой подруги. Такое своеобразное единение и подвигло Глеба предложить своему бывшему ученику съездить на выходные в приморский городок, где в летнее время Алина—его благоверная—работала экскурсоводом. Как раз была середина лета.
    Поехали на машине Глеба, но за руль напросился Начо. Опять проболтали всю дорогу о душевных переживаниях молодого испанца. В принципе, разница в возрасте у них была небольшая, всего-то лет пять, но в молодости она представляется большим разлётом в опыте, возмужалости и представлениях о жизни. Так что Начо будто просил совета у своего русского приятеля. Впрочем, сам тоже был охотлив до наставлений—типичная черта всех молодых и смышлёных испанцев.
    —Понимаешь, Глеб, ты должен просто спокойно всё обсудить с Алиной. Если ты логично объяснишь свои соображения, то она поймёт, я уверен.
    —Когда речь идёт о ревности, особенно женской, логика обычно отсутствует. И спокойствие тоже, кстати.
    —Но ведь ты звонил ей, и она с радостью сказала, чтобы мы приезжали.
    —Ещё неизвестно, кому она больше обрадовалась, мне или тебе, Начо.
    —Даже если так, тогда с ней поговорю я, и всё будет нормально.
    —Ну-ну, посмотрим, что у тебя получится, посредник амурных дел.
    —Вот увидишь, это я в своих отношениях обычно робею и запутываюсь, а в разговорах с Алиной всегда умел найти убедительные слова.
    —До сих пор,—с кривым сомнением ответил Глеб и попросил внимательнее вести машину: они въезжали в Льорет-дель-Мар.
    В Википедии об этом городке можно прочитать следующее: «Является самым крупным и наиболее известным из всех курортов испанского побережья Коста-Брава и одним из наиболее посещаемых мест Средиземноморского побережья Испании». Всё правильно, но действительность выглядит несколько иначе и может ошеломить неопытного туриста. «Самый крупный курорт»—довольно маленькое и невзрачное захолустье, но что да, то да: до упора напичканное полураздетыми отдыхающими со всего мира. По узким улицам бродят толпы полупьяных англичан, вереницы чопорных немцев, кучки красных как раки русских, гогочущие сгустки американцев, стадные скопища японцев с неизменными фотоаппаратами и кинокамерами... Кого там только нет! И все громко разговаривают. Наверное, пытаются таким макаром заглушить соперников—машины, мотоциклы, микроавтобусы.
    Так что въехать в пляжный балаган, а потом передвигаться по нему не так-то просто. Но кое-как добрались. С трудом припарковались у чёрта на куличках и побрели к квартире, которую снимала Алина вместе с венгерской подругой, тоже работавшей гидом. Глеб позвонил хозяйке, старушенция принесла ключ, и они вошли. Было утро, предстояло чем-то заняться до прихода Алины. Решили прилечь на часик, а потом сходить на пляж и искупаться в море. Рухнули на диваны: все-таки Начо отсидел за рулём часа три с лишком, а Глеб не спал всю ночь перед отъездом, обдумывал предстоящее объяснение с женой, которое неотвратимо должно было состояться. По его воле или без таковой. Их отношения не ладились уже давно, а в последнее время особенно. Он наивно надеялся и на помощь бывшего ученика: жена благоволила к симпатичному Начо, считала его честным и открытым. Проспал Глеб всё утро, а проснувшись, обнаружил напротив широко ухмыляющегося Начо.
    —Я думал, уже не дождусь. Ты сюда спать приехал, что ли?—спросил он и, не ожидая ответа, продолжил:
    —Забегала Алина на минутку, не позволила тебя будить. Сказала, что вернётся поздно ночью: ей неожиданно вечернюю экскурсию в Барселону подкинули.
    —Значит, предстоит ночной разбор полётов,—мрачно отреагировал заспанный Глеб.
    —Спокойно, я удочку уже закинул: сказал, что хочу поговорить с ней на деликатную тему. Она улыбнулась и согласилась.
    —Наверное, подумала, что ты о своей очередной пассии хочешь поболтать и о размере бюстгальтера ей в подарок.
    —Не чуди, о размере сего предмета для другой женщины с ними вообще лучше не разговаривать.
    —Рубишь, однако.
    —А то!
    Через некоторое время они всё-таки отправились на пляж. Втиснулись двумя сардинами в чудом освободившееся пространство, иногда бегали купаться, ходили пожевать чего-нибудь, попить пива в пляжный бар-лоток и загорали. Закончился день, наступил вечер. Начо предложил поужинать в ресторанчике на набережной. Так и поступили. За ужином молодой идальго родил идею провести начало ночи в дискотеке недалеко от съёмной квартиры. Глеб поинтересовался, когда это он успел приметить место, и в ответ услышал что-то о намётанном глазе и каком-то празднике шампанского, объявлявшемся в этом злачном заведении. «Ну что ж, так тому и быть»,—согласился Глеб. Вернулись домой, приняли душ и отправились на поиски развлечений.
    Дискотека была огромной, внутри скопилось пару тысяч человек, а то и больше. Праздник шампанского состоял в том, что на трясущихся в танце людей низвергались фонтаны пены из громадных бутафорских бутылок шампанского какой-то рекламной марки и по мокрому залу туда-сюда сновали расторопные девочки с подносами, увенчанными бокалами с этим самым напитком. Начо обалдел от удовольствия. Глебу тоже понравилось неугомонное веселье освободившихся от повседневных забот людей. Гремела оголтелая музыка, приходилось кричать, чтобы быть услышанным. Может быть, поэтому особенностью испанской речи является повышенный уровень громкости. Когда-то давно по приезде в Испанию Глеб часто переспрашивал своих собеседников. И не потому, что не понимал, а попросту не мог расслышать их в громкоголосой толпе. Начо в эту ночь натурально орал, просто визжал от радости. Просто пытаясь поделиться какими-то соображениями. Нет, скорее всего от восторга... И непрерывно пил шампанское. Потом пустился отплясывать с какими-то девушками, дал волю рукам, пошлёпывая одну из них по аппетитной попке. Та возмутилась. Начо не унимался, за что и получил затрещину. Завязалась перепалка, появилась полиция, вызванная одной из подруг обиженной сеньориты. Начо выдворили на улицу. Глеб поспешил вслед за ним.
    —Вам придётся покинуть помещение и пойти освежиться, а лучше отдохнуть, молодой человек,—произнёс старший по чину страж порядка.
    —А почему, собственно?—вздыбился нарушитель.
    —Девушка утверждает, что вы вели себя непристойно.
    – Да врёт она, подумаешь, ухватил за задок пару раз. Сама и вертела им в позывном порядке.
    —Наше дело маленькое. Поступил сигнал—мы должны отреагировать. Тем более, что вы сами и признались.
    —А я считаю, что никаких норм я не попирал. И вообще, вы не имеете права выгонять меня из этого публичного места, куда я билет купил на свои собственные студенческие, между прочим,—полез в бутылку Начо.
    —Мы вообще-то и в комиссариат сопроводить можем, если на то пошло.
    —На каком основании?
    —На основании неподчинения.
    —Нет, ты слышал, Глеб?—вдруг повернулся Начо к приятелю, стоявшему у двери.
    —И друга тоже заберём в качестве свидетеля. Кто таков, кстати, предъявите документы!
    Глебу пришлось приблизиться. Он достал вид на жительство и протянул. Полицейский взглянул, удостоверился, что всё в порядке. Потом обратился к нему довольно дружелюбно:
    —Лучше отведите своего товарища домой. У него вместо рук осьминожьи щупальца отрасли, а ваше удостоверение иностранца надо продлевать через месяц. Вам привод в полицию совершенно ни к чему.
    —Можно я переговорю с ним и постараюсь убедить?—спросил Глеб.
    —Да, конечно,—полицейский сделал знак подчинённым, и те отдалились на несколько шагов.
    Глеб попробовал аккуратно приструнить разгорячившегося приятеля. Успокоить Начо оказалось непросто. Тот раскричался ещё больше, нёс какую-то чушь и не собирался уступать. Тогда Глеб рассказал о намёке полицейского и попросил не создавать ему лишних трудностей. Начо посмотрел на него, сплюнул и согласился. Повернулся к полицейским, сказал, что уходит. Те согласно кивнули и отдали честь. Оба дискотечника побрели домой. Честно говоря, Глеб немного передрейфил, поэтому молчал всю дорогу. Тишину вдруг нарушил симпатяга Начо:
    —Если бы не твои проблемы с документами, я бы ни за что не согласился. Я-то в своей стране живу и знаю мои права, что такое демократия, не какой-то драный эмигрант, привыкший оглядываться на каждом углу и дрожать от страха при виде полицейского. Сбежал из идиотской России и мне навязываешь дурацкие правила поведения.
    Это было уже слишком. Глеб попросил не продолжать. Без результата. Крикливые возгласы и нецензурные слова посыпались, как кукурузные зёрна с перезрелого початка. Вот тогда и последовало предупреждение с его стороны. Впоследствии он попытался помочь подвыпившему «борцу за демократические отношения» подняться, но был безмолвно отвергнут. Начо встал и удалился в неизвестном направлении. Глеб вернулся домой один. Жена ещё не пришла. Он присел на диван и стал ждать. Время обременяюще тянулось. Никто не появлялся. И он уснул.
    —Ты зачем Начика избил? Как ты посмел поднять руку на мальчишку?!—разбудил его разъярённый вопль Алины.
    Глеб мотнул головой, вырываясь из темного полузабытья, неловко вскочил и ударился плечом о стоявший рядом деревянный комод.
    —И не делай удивленные глаза: я всё знаю, он сам мне рассказал!
    —Рассказал что?
    —Всё, что ты натворил на дискотеке, в полиции и с ним на улице.
    —Со слова «натворил» поподробнее, пожалуйста.
    —Ну и свинья ты всё-таки, Глеб! Сначала начал лапать девушек, потом нагрубил полиции, а когда Начо заступился за тебя в комиссариате и взял вину на себя, ты ударил его.
    —Н-да, похоже, надо было посильнее врезать ублюдку.
    Глеб и сейчас, спустя многие годы, вспоминает этот случай и пытается проанализировать свой поступок. С Алиной они развелись в конце концов. Конечно, не из-за глупого вранья неоперившегося Начо. У них своей лжи хватало. Но с тех пор Глеб часто задавался вопросом, правильно ли он повёл себя тогда. Начо исчез из его жизни, несмотря на многочисленные попытки Глеба навести мосты. Заигрался парень в униженного и оскорбленного. Так считал Глеб. Ещё он думал, что людей бить не стоит, конечно. Но иногда надо. Даже взрослых. И нет необходимости углубляться в философские, моральные или религиозные рассуждения, изыскивать ответы на тему извечной конфронтации постулатов «око за око» и «подставлять другую щеку». Просто при возможности наказать серьёзное и безосновательное оскорбление сиюминутно, лучше использовать её, эту возможность. Сколько раз любой из нас мусолит в голове своё «я тебя сейчас ударю», глядя на обидчика, но не в состоянии ничего предпринять! Бить или не бить зарвавшегося негодяя? Глеб для себя давно уже это решил.

  2. #17
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Деревенская свадьба.

    Владимир Хомичук.

    Картину любезно предоставил Sergey Grinevich
    Portrait of the artist, 2020, acrylic, canvas, 150x250


    В избу жениха набилось народу—не продохнуть. Собрались все родственники с двух сторон, да ещё и приглашённые. Яблоку негде упасть. А всё потому, что ждали автобуса из города и такси для жениха и невесты. На улице шёл дождь. Всю ночь лил, собака, как из ведра. Тропики сплошные в зелёной белорусской деревне, затерявшейся в лесу. Дорогу-то и размыло в грязь сплошную. Вот автобус и такси запаздывали. А может, и вовсе застряли где-нибудь, чёрт его знает!
    А в сельсовет ехать надо, расписываться да отвечать «да»: а то какое ж это бракосочетание? Филькина грамота, одним словом. От и невеста сидит грустная, набычилась вся, нервничает, аж глаз дергается. Глазом этим на жениха посматривает да локтём его в бок толкает всё чаще и чаще. Жених, белобрысый парень с оттопыренными ушами, заскучал совсем. Сморщился всем телом как-то. Тоже переживает, наверное.
    —А что, гости дорогие! Раз такое дело, предлагаю как-то настроение поднять и разом всем подумать, как из этой метаморфозы выбираться будем,—поднялся и громыхнул вдруг зычным голосом отец жениха. Статный высокий такой мужик с пузом неописуемых размеров.
    —Мудрую речь ведешь, Александр Григорьевич!—поддержал его сидящий напротив хлюпковатый, рыжеволосый папаша выдаваемой стороны. Надо что-то решать, а то мы тут до тёмной ночи просидим и не выпьем даже! Предлагаю по пятьдесят грамм и созвать семейный, так сказать, совет в расширенном составе, то бишь с участием всех присутствующих.
    —Правильно! О то дело! Давай наливай!—загалдел со всех сторон вмиг приободрившийся народ. Звонкие женские голоса приятно обрамили единый порыв собравшихся.
    Женщины, как курицы-наседки, встрепенулись и стали расставлять на большом п-образном столе стаканы, разносить бутылки и закуски по всей огромной хате.
    Жениха и невесту посадили в центре, как полагается. Ну а все остальные расселись кое-как, особо и не соблюдая пока заведённого порядка. После пятидесяти, причмокиваний и чесания затылков, подали борщ и ещё сто. Потом настал черёд полных гранёных двухсотграммовых. Даже песню кто-то про «каким ты был, таким ты и остался» попытался затянуть. Тогда встал тракторист Федя:
    —Я тут вот подумал, дорогие граждане, и решил, а на хрена нам тот автобус? Я щас трактор свой с прицепом для бульбы подгоню и поедем в сельсовет.
    Наступила тревожная тишина. Угрожающе длилась с минуту. Вдруг раздался плюхающий звук со стороны будущей брачной пары. Все повернулись с вытаращенными глазами и обнаружили погруженную в миску с борщом голову жениха, не выдержавшего нервного напряжения и рухнувшего челом в глубь свекольной жидкости, обильно заправленной сметаной.
    Невеста, широкая деваха с рыжей косой, неожиданно разревелась навзрыд. Бабы бросились ей на помощь, абы извлечь, а потом помыть да отпоить квасом претендента. То да сё, дело поуспокоилось, с кем не бывает, не расчитал парень, перебрал чуток от волнения. Вновь собрались все за столом и позвали Федю, отлучившегося покурить.
    —Что ты там, Федя, насчёт трактора вещал, ась?—спросил пузатый папаша, то есть Александр Григорьевич, устремляя на лихого парня грозный взгляд.
    —Да уж, поясни, будь добр, милок!—поддакнул рыжий хлюпкий сородственник.
    —Так это, Сцяпан Андрэич, ну и Аляксандр Грыгорыч, я ж говорю. Не надо нам ждать автобуса, а тем более такси. Мы зараз трактор мой украсим этими... крыльями белыми, шо ваши жёны смастерили, кольца тоже установим на капоте. Гостей всех в кузов и в сельсовет с песнями. А то шо тут сядеть та жопу греть понапрасну?
    —Дык дожджык жыж, Федя! Как мы все в кузове поедем? Промокнем все к чертям собачьим!
    —А зонтики по что? Да и брезента у меня кусок есть, баб накрыть троху, а девчат пусть хлопцы под зонтами обнимают.
    —А шо?! Правильно!—низвергнул пузатый.
    —Голова ты, Фёдор. Девку мою спасёшь, понимаешь.
    На том и порешили. Федя с хлопцами и зонтами побежали за трактором, гости стали оживлённо собираться и толпиться в сенях. Трактор прибухтел к самым дверям, на него нацепили крылья любви из пластмассы, закрепили проволокой желтые кольца. Невесту в белом платье с фатой отнесли и усадили в кабину на колени белобрысому жениху. Народ стал забираться в кузов. Всё, можно было трогать. И Федя тронул.
    Трактор с белыми крыльями на дверцах кабины и людьми под зонтами в кузове дрогнул несколько раз и покачиваясь, да подпрыгивая на кочках, поехал—дрыг-дрыг-дрыг. Люди в кузове подскакивали в такт, зонтики салютовали в унисон прыгающему кузову. Дрыг-дрыг-дрыг. Красота!
    Как там было в сельсовете, история умалчивает: Таинство Брака. Но вернулись все довольные, тем более, что дождь прошёл и выглянуло солнышко. Счастье!
    Опять расселись за столом, уже по-чинному, как положено, Начались тосты, поздравления, воспоминания, крики «горько!», слёзы умиления и песни. Потом обряд подарков и конвертиков с деньгами, шоб на дом и на хозяйство, а то как же. Пересчёт рубликов, косые взгляды, шёпот...
    —А-а-ааа-а-ай!—Люди добрые! Да что ж это такое! Петя, да куда ж ты делся? Помогите!—заскулила вдруг невеста Глаша, заглядывая под стол и оборачиваясь по сторонам.
    —Не понял,..— привстал Александр Григорьевич.
    —Только что был и пропал,—всхлипнула Глафира.
    —Та в тубзик, наверное, потянуло с водки,—отозвался кто-то из пьянеющих гостей.
    —Спокойно! Щас найдём,—сказал Федя и попытался встать из-за стола. Не удалось. Рухнул парень. Ещё бы! Такое напряжение за рулём, а тут ещё дружбан Петя пропал...
    Кто-то между тем смотался в деревянную уборную, что за хатой, и объявил:
    —Няма!
    Народ разволновался, разъярился даже. Как это так!? Был жених и не стало! Пойдем Петю искать! Все вышли во двор и начали досмотр хозяйства: сеновал, коровник, чердак, даже в курятник загянули. Няма... Тут кто-то обнаружил свежие следы на мокрой грязной от дождя дороге в сторону леса. Вся свадьба, включая собак, выступила на тропу поиска. Прочесали поллеса. Няма. Пошли назад. Все грустные, печальные. Невеста Глаша вся в слезах и в мокром подвенечном бело-сером от грязи платье. И вот у самой опушки, под одиноким кустом, она и нашла своё будущее счастье—похрапывающего, пьяного вдрызг, улыбающегося во сне лопоухого Петю
    —Ой, ты боже ж мой!—опять заголосила она. На этот раз от счастья.

  3. #18
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Икра чёрная

    Владимир Хомичук

    Денег стало катастрофически не хватать. Надо было что-то делать. Андрес предложил привезти из России кучу чёрной икры и продать знакомым владельцам баров и ресторанов. Уверял, что со многими из них уже разговаривал и заручился обещаниями в немедленном сбыте продукции. С рук на руки, что называется. Вообще-то Андрес – это Андрюха Кузнецов, мой студенческий однокашник и закадычный друг. Именно с ним мы сорвались с советских просторов и оказались в Испании. Здесь я и переименовал его в Андреса, на кастильский манер. Он всегда был более пронырливым, чем я в меркантильных делах. Хотя и отдавало от его коммерческой деятельности потугами мелкого торговца, но до барыги Андрес не скатывался. Обделывал он свои делишки с неподражаемой улыбчивой физиономией, которая заставляла подельщиков враз проникаться к нему доверием.
    – Тачку только вот надо бы добыть. Лучше всего ехать на машине с иностранными номерами. Меньше мороки на границе, да и подвязки у меня на таможне есть. Может, поговоришь с Хуаном Карлосом, он же к тебе того... неравнодушен, – сказал Андрес, обращаясь ко мне со своей знаменитой, по-детски наглой, но открытой улыбкой.
    – Достал уже своим ухаживанием и намёками, – мрачно отозвался я. – Даже Марию Хесус полураздетую пришлось в ванной прятать на днях, когда он заявился в гости поздно ночью.
    – Ну, да. Я ж её и прятал. Но щас не об этом. Надо воспользоваться его... заинтересованностью в тебе. Не упустить шанс, так сказать, – опять улыбка симпатяги.
    – Ох и врежу я тебе когда-нибудь, губошлёпу!
    Жили мы с Андресом вместе на съёмной квартире, где обитало ещё несколько человек. Работали тоже вместе в частном языковом колледже преподавателями. Колледжем заправлял Хуан Карлос – запавший на меня пузатый сморчок с залысинами. Одним из методов его обольщения была попытка поймать меня на увлечении автомобилями и желании получить водительские права. Он не раз предлагал мне сесть за руль своего чёрного бумера. Удержаться от соблазна я не мог и вскоре действительно научился водить довольно сносно. Но на права пока ещё не сдал. Так что даже если и удастся уговорить влюблённого афериста насчёт машины, надо будет искать водилу. Именно это соображение я и выложил предприимчивому Андресу, настаивавшему на поездке. Тот решил всё просто и быстро. Переговорил с Хорхе, братом своей испанской пассии, сманил его перспективами посещения постсоветской Москвы и дополнительным заработком, а меня отправил с той же миссией к Начо – моему ученику английского языка и другу, мечтавшему побывать в России, где в девяностые годы, по его мнению, зарождалась новая демократическая жизнь. Так у нас объявились два водителя. Вопрос с машиной тоже решился совершенно легко. Хуан Карлос просто запросил двадцать пять процентов с общей суммы продажи икры. Любовь-морковь, в общем.
    В путь отправились не рано утром, как планировали, а после обеда: Андрес всё утрясал какие-то торговые вопросы. В этом, в какой-то мере, и кроилась наша ошибка: путь-то предстоял немалый, мы собирались пересечь пол-Европы на машине – Францию, Германию, Польшу – до Беларуси, где мы раньше жили с Андресом. Так что Францию пришлось проезжать ночью. Именно поэтому на какое-то время за руль сел я: договорились не напрягать наших испанских водил, тем более что автострада казалась лёгкой для водителя-новичка – прямая такая дорожная лента без изгибов и резких поворотов. Я был доволен даже: за рулём, на крутой машине, по Европе. Андрес сидел рядом на переднем сидении, включил негромкую музыку, испанцы дрыхли сзади. Ехали мы небыстро, спать не хотелось, ничто не предвещало опасности. Всё шло чин чинарём до подъезда к Лиону. Андрес пустился в своё любимое занятие – стал цитировать Шарикова из «Собачьего сердца» Булгакова. Но на фразе «Вчера котов душили, душили...» резко замолк и заорал от боли:
    – Уй, блин!
    Удар пришёлся как раз в правую сторону автомобиля, где сидел он. Дело в том, что я переехал на другую полосу, чтобы выбраться из почему-то образовавшегося затора, но спустя минуту впереди нас совершенно неожиданно вырос перевернувшийся грузовик. В попытке избежать фронтального столкновения я крутанул руль влево, но всё-таки врезался боком. Бедолага Андрес выбил башкой треснувшее от удара переднее стекло и приземлился плечом на асфальт. Я шибанулся грудью в руль и дышал с трудом.
    – А что случилось? В чём дело? – загалдели едва проснувшиеся ополоумевшие испанцы, на которых не наблюдалось ни единой царапины.
    Мы выбрались наружу и поспешили на помощь Андресу, распластанному напротив и тихо постанывавшему. Тут же подъехала машина скорой помощи, раненого осторожно подняли и положили на носилки, нас всех сопроводили внутрь и повезли в госпиталь. Перед выходом, то есть его выносом, мой покалеченный товарищ проскулил, обращаясь к Хорхе:
    – Приедет полиция, скажем, что за рулём сидел ты: у Влади и прав-то нет. Не хватало нам ещё судебного разбирательства.
    Хорхе замялся, его опередил Начо:
    – Машину вёл я, как раз моя очередь была.
    Я благодарно посмотрел на своего ученика и пожал ему руку.
    Нас поместили в палаты, меня с Андресом – в одну, испанцев – в другую. Удивительная страна Франция. Удивительные люди. К нам отнеслись, как к давно знакомым молодым сорванцам, с симпатией и даже лаской. Есть всё-таки нечто исторически общее в двух культурах и характере обоих народов, русского и французского. Над нами нежно подтрунивали и нас холили как младенцев. Разговаривали мы с медицинским персоналом на каком-то тарабарском языке. Это была гремучая смесь английского в моём скромном исполнении, немецкого, на котором изъяснялся вздутыми губами Андрес и одна из медсестёр, картавого испанского со стороны некоторых врачей, отдельных русских фраз из песен Окуджавы в полупонятной интерпретации уборщицы, жестов, улыбок и кивков.

    МИКРОСЦЕНА 1

    Медицинская палата во французском госпитале. На кровати лежит Андрес с загипсованной правой и примотанной бинтом к подвесному треугольнику левой рукой, к которой подсоединена капельница. Под правым глазом у него огромный бордово-синий фингал, губы разбиты и вздуты, еле шевелятся. Рядом сижу я и пытаюсь понять, что он мне силится сказать. Заходит медсестра, красивая такая жгучая брюнетка и говорит:
    – Ну, мальчики, как самочувствие? Чем могу помочь?
    – Сш..ха-а-а, – отвечает Андрес, двигая бульдозерным ртом, потом реагирую я на английском, – Он чего-то целое утро просит, а я не могу понять.
    – Ой, я английский нихт, вот джёрман – йес.
    – Бм..ришт, – настаивает Андрес с выпученными глазами и облизывает губы, учащённо дышит.
    – У меня такое впечатление, что он просит у вас поцелуя, – выдаю я на русском и с ухмылкой смотрю на товарища. Тот отрицательно мотает головой, но улыбается, глядя на медсестру.
    – А-а-а! Потцелуй. Уй! Высотский, – неожиданно реагирует девушка на знакомое русское слово и подходит к кровати, нагибается, чтобы исполнить желание страждущего. Тот в последний момент уклоняется и тычет ей носом в грудь, как дятел. Медсестра отскакивает, вздёргивает в испуге руки, и из её нагрудного кармана на пол падает пачка сигарет.
    – Я! Я! Я! – рычит больной, затем облегчённым голосом довольно сносно артикулирует, – Дас ист рихтих.
    – Да он просто курить хочет, – радостно заливается смехом медсестра на своём родном языке. Эту фразу понимаю даже я, так как французский глагол «курить» почти созвучен своему испанскому родственнику. Потом она округляет глаза, с подозрением смотрит на дверь, но согласно махает рукой, – Бистро! Бистро!
    Я прикуриваю и засовываю сигарету Андресу в рот. В его глазах светится счастье.

    Пробыли мы в госпитале с неделю, пока Андрес отходил от ударов, восстанавливал сломанную ключицу и нарушенную речь. За это время нас всех тщательно обследовали, у меня ничего серьёзного не обнаружили, испанцы были целы и румяны, как спелые яблоки. Нам с Начо пришлось съездить в полицию, опознать машину с выбитым передним стеклом и приплюснутым боком без фары, ответить на вопросы и переговорить по телефону с хозяином бумера – Хуаном Карлосом, сыпавшим через слово матюками. Через пару дней в госпиталь явился инспектор полиции и сообщил нам, что по условиям достигнутой договорённости между двумя страховыми компаниями машина будет эвакуирована в Испанию и передана владельцу, а нам обеспечивается бесплатный проезд либо в город выезда, либо в пункт назначения прерванной в результате ДТП поездки. Ответ необходимо было дать немедленно. Мы собрали экстренное совещание у Андреса в палате, где тот настоял на необходимости продолжения нашего экскурса. Его доводы были весьма основательны: Хуан Карлос уже настаивал на оплате ремонта машины, так что изначальная потребность в деньгах крайне обострилась. На том и порешили. Сообщили об этом полицейскому, договорились о вылете в Варшаву через Париж: авиарейсов в Минск ещё не существовало в то время. Сказали, что из Варшавы доберёмся на поезде до Минска. Инспектор всё записал и удалился, упомянув перед уходом, что как только билеты будут оформлены, он поставит нас в известность. Вот так – прощай гостеприимная Франция.
    Варшава встретила нас замызганной серостью аэропорта, а затем шипением привокзального шныряющего туда-сюда люда. В этой стране гостеприимностью и не пахло. К нам, русским, по крайней мере. Пока мы определялись с поездом, кто-то постоянно подходил и что-то предлагал, мы отнекивались, как могли, вежливо и корректно, тогда шипение становилось зловонно-агрессивным и неприглядным. За полчаса до отхода поезда в здании железнодорожного вокзала раздался оголтелый хохот и послышались испанские восклицания. Приунывшие Начо и Хорхе, длинноволосый курчавый брюнет и коротко стриженый блондин, встрепенулись, завертели, аки наседки, головами в поисках земляков, определили их местонахождение и отправились обниматься. Вернулись, сказали, что приглашены в бар неподалеку на рюмку вина за встречу и ушли. Больше мы их в тот день не видели, они просто пропали. А поезд между тем уже тронулся. Мы сидели в вагоне, недоумевали, но предпринять ничего не могли. Так и доехали одни до Бреста. Пришлось выходить. Что же делать? Андрес стал названивать своим таможенным «подвязкам». Через некоторое время к нам подошёл молодой пограничник.
    – Нашлись ваши оболтусы. Они там в Варшаве чуть ли не политическую демонстрацию устроили с группой туристов из Мадрида. Все пьяные вдрабадан. Завтра приедут утренним поездом.
    Мы облегченно вздохнули. Теперь стоило переждать ночь. Но это не проблема: в Бресте у меня жили родители. Мы вышли на улицу, остановили такси. Уселись и услышали знакомый мне до боли родной голос:
    – Куда поедем? К мамке или ко мне? – Сюрпризы продолжались. Таксистом был мой старший брат Славка.
    Занимательные колёса, однако, у судьбы-судьбинушки: с братом мы не виделись с тех пор, как он ушёл в армию лет пять назад, и вот те раз... Поехали мы, конечно же, к родителям. Отметили встречу и рано утром сорвались за испанцами, которых привели на вокзал пограничники с автоматами наперевес. На наших сотоварищей жалко было смотреть. С серыми лицами от бодуна они испуганно косились на оружие. Но завидев нас, ожили и расплылись в облегчённой улыбке. Мы все обнялись и под смешки развернувшегося к выходу конвоя двинулись покупать билеты в Минск, где у Андреса осталась отцовская квартира. В столице Беларуси мы пробыли всего день, за который Андрес навёл справки и подтвердил свою ранее оговорённую «предпринимательскую» идею – за икрой надо было ехать в Москву, на Арбат.
    Знаменитая улица, ставшая в настоящее время одним из популярных мест среди иностранных туристов, обладающая глубокой культурной историей, где до сих пор живут старые московские интеллигенты, воспетая в стихах и песнях, в шальные девяностые годы прошлого столетия походила на барахолку. Здесь можно было купить всё или договориться о покупке чего угодно, от нижнего белья до предметов искусства. Так Начо открыл для себя новую русскую демократическую действительность в самом своём зародыше. Смотрел он на этот базар в центре города с нескрываемым удивлением. Хорхе лыбился и взмахивал руками. Как бы там ни было, интересующий нас деликатес продавался на каждом шагу, так что набрали мы икры ну очень много. Товар был закуплен. В тот же день, после экскурсионной поездки по московским достопримечательностям, организованной заботливым Андресом для наших испанских подельников, мы отправились в обратный путь.

    МИКРОСЦЕНА 2

    Минская квартира ночью перед возвращением в Испанию. За столом сидит Андрес. Стол завален прославившимися во всём мире чёрными с синей этикеткой стеклянными баночками. Андрес берёт их по одной, внимательно осматривает каждую с помощью настольной лампы, затем аккуратно заворачивает в обрывок газеты и делает пометку на калькуляторе. Вхожу я.
    – Ну, что? Купил билеты? – спрашивает меня упаковщик.
    – Да. Поезд Москва – Берлин – Париж, отправление завтра в 10:30 утра, отдельное купе.
    – Нормалёк. Садись, помогай. Надо каждую обернуть, чтобы не звякали и не разбились.
    – Угу. А где иберийские молодцы?
    – В спальне. Спят. Ждать от них помощи в данном производственном процессе – утопия, легче корову оседлать.
    Выдержал я часа два, потом сдался и рухнул на диван. Неугомонный предприниматель не отступил. Утром он меня расталкивает и указывает пальцем на выстроенные у стола четыре огромные спортивные сумки, набитые банками зернистой чёрной икры вперемежку с одеждой. Выдерживает паузу и торжественно оглашает:
    – Пятьсот шестьдесят восемь.
    – Чего пятьсот? – оторопело смотрю я на него.
    – Товарных единиц. Иди и буди этих двух идальго: на поезд пора.

    Ночью на границе между Польшей и Германией нас арестовали. Подвела одна стеклянная баночка. Но не икры. Заботливая мать зачем-то сунула мне в чемодан банку зернистой домашней горчицы вместе с неизменной курицей в дальнюю дорогу. Она стояла на столике и привлекла внимание немецкого пограничника. Он стал что-то спрашивать, грозно нахмурившись и тыча пальцем в банку. Из всей неблагозвучной белиберды я различил лишь слово «дроген», произнесённое множество раз.
    – Подозревает, что это наркотик. Спрашивает, есть ли ещё, – пояснил мне оторопевший Андрес.
    Я отрицательно замотал головой и пробубнил знакомое по фильмам про фашистов слово «нихт». Но немец не сдавался и принялся проверять багаж. После обследования злосчастных спортивных сумок была вызвана полиция, нас обвинили в контрабанде, застегнули на запястьях наручники и повели в ближайший полицейский участок. Меня и Андреса – пешком по улицам Берлина, испанцев почему-то посадили в машину и повезли отдельно. Той ночи я в жизни не забуду. Обращались с нами, как с настоящими преступниками, злодеями, осквернившими своим появлением бравую немецкую землю. Приказы отдавались лающими голосами, если мы не реагировали (я – потому что не понимал ни бельмеса, Андрей – от испуга, наверное), нас толкали и пинали. Всунули в камеру временного задержания, закрыли дверь.

    МИКРОСЦЕНА 3

    Тюремная камера в бывшей ГДР, совсем недавно воссоединившейся с ФРГ. На полу стоит одинокая железная кровать без матраса. На ней, соорудив из одежды подобие подушки, лежит Андрес: ему выпало спать первым. Я сижу на краю и ошалело читаю надписи, выцарапанные на кирпичных стенах. Через некоторое время просыпается Андрес.
    – Ложись теперь ты, братик. Твоя очередь передохнуть перед допросом и тевтонскими пытками.
    – Неа, я все равно не засну.
    Андрес смотрит на меня, некоторое время молчит, потом спрашивает:
    – А чё ты уставился в одну точку шизоидным взглядом?
    – Смотри, что тут написано.
    – Где?
    Я показываю. Андрес читает. Спать он уже больше не может. На одном из кирпичей начертано по-русски: «Пацаны, отомстите за нас немчуре, они нас в задницу отделали».
    Дверь открывается. Нас вызывают на допрос.

    Допрашивали всех поодиночке. Передо мной предстали рыжий толстяк и поджарая блондинистая дамочка средних лет, походившая на облезлую селёдку. Толстяк задавал вопросы, фрау переводила, тоже спрашивала и записывала. Я, по предварительной договорённости с Андресом, косил под беднягу, попавшего в аварию во Франции по дороге в отпуск на чужом автомобиле, ремонт которого необходимо было оплатить по возвращении в Испанию. Именно этот несчастный случай якобы подвиг нас на авантюру с икрой. Толстяк понимающе кивал, задавал уточняющие вопросы, даже хмыкал сочувственно. Продолжалось это довольно долго, час с лишним. В конце перекрёстного допроса женщина вылезла из-за стола и протянула мне бумажный лист для «вознокомления», как выразилась эта рыбина. Я взял бумагу и увидел текст, написанный по-испански от руки. Незнакомым мне почерком описывалось, как два русских подговорили своих испанских приятелей отправиться с ними в Россию для закупки контрабандного товара, количество которого было определено заранее. Документ подписал Хорхе.
    Я всё отрицал, подписывать что либо отказался и был сопровождён обратно в камеру, где меня уже дожидался угрюмый Андрес: его обработали быстрее. Рассказал про свой допрос, стал расспрашивать товарища о его варианте. Почти как под копирку, только подпись Начо. Про икру нам сказали, что она конфискована властями. Никакого акта о конфискации мы в глаза не видели. В тот же вечер матёрых контрабандистов отвезли на другую сторону Одера и вышвырнули из машины. Стояли мы Андресом, смотрели, как через пограничный мост туда-сюда проходят люди, не знали, что делать дальше. Решили прошмыгнуть в толпе обратно в Берлин и как-то двигать домой в Испанию. Не знаю, что нами двигало, отчаяние, скорее всего.

    МИКРОСЦЕНА 4 (короткая)

    Пограничный мост через реку Одер. Мы пристраиваемся к идущим в сторону Берлина людям, пытаемся беззаботно смотреть по сторонам и не привлекать внимания. Впереди никого не останавливают, шагающие перед нами спокойно пересекают границу. Наши русские хари вычисляют сразу. Останавливают, требуют предъявить документы. Дальше в течение нескольких долгих минут происходит монотонный до неприличия диалог между пограничником и Андресом:
    – Цурюк, – командует пограничник, возвращая наши паспорта.
    – Варум? – спрашивает мой друг.
    – Цурюк, – невозмутимо отвечает страж.
    – Варум? – настаивает Андрес.
    И так раз десять.
    – Назад.
    – Почему?
    – Назад.
    В конце концов, нам не остаётся ничего другого, как двинуться в указанном направлении.

    Во время вышеприведённого диалога мне в голову пришла мысль – позвонить в Испанию. Но для этого следовало ехать в Варшаву, только там в аэропорту можно было воспользоваться сервисом оплаченного телефонного звонка. Ведь немногим раньше мы с изумлением обнаружили, что немецкие власти вместе с икрой конфисковали у нас и деньги, оставив лишь смятую сотню баксов. Добирались мы до Варшавы на пригородных поездах, в одном из которых поцапались и чуть не подрались с какими-то пьяными румынами, приставшими к нам с требованием угостить их водкой. По их мнению, должно быть, русский без водки – что кобыла без хвоста. Отделался Андрес от озверевших плохо пахнущих идиотов, повторив неоднократно слово «презент» и протянув им шапку-ушанку с военной кокардой, которую купил кому-то в подарок ещё в Москве. Когда мы наконец оказались в варшавском аэропорту, я позвонил Хуану Карлосу, наврал ему с три короба. Что в поезде нас, мол, ограбили и оставили без денег. Попросил оплатить билеты до Мадрида с уверением в том, что икра с нами в целости и сохранности, ждёт не дождётся вылета в Испанию. Хуан Карлос клюнул. Через пару часов билеты были оплачены. Мы вылетели домой.
    В Сарагосе нам стало хоть и свободно, но туго. Пришлось признаваться во всём Хуану Карлосу. Тот требовал немедленной оплаты билетов и ремонта машины. Грозился увольнением и подачей на нас иска в суд. Денег – с гулькин нос, даже на билеты не наскребли. Встретились с предателями. Их из Германии спокойно отправили домой на поезде. За наши конфискованные деньги, наверное. Хорхе отказался помогать наотрез, Начо что-то мямлил насчёт трудного финансового положения в семье и недовольства родителей его дружбой с русскими эмигрантами. Облом, короче. Мы не стали говорить про подписанные ими «путёвки» на нашу экстрадицию в Польшу. Бес-по-лез-но. Просто ушли.
    Спасло нас яркое, удивительное, неподражаемое, эфемерное, никем чётко не определённое, зыбкое, непонятное, но реально существующее чувство.

    МИКРОСЦЕНА 5 (финальная)

    Наша съёмная квартира. Прошло два месяца после возвращения. У нас с Андресом запой. Тяжёлый, гнусный. Раздаётся звонок в дверь. Открываю я. Пришёл почтальон, спрашивает Андреса, протягивает телеграмму, просит расписаться. Я заглядываю через плечо друга и вижу текст на немецком языке. Почтальон уходит.
    – Что это за телеграмма? Нас что, опять немцы обложили? – спрашиваю.
    – Нет, это Жозефина.
    – Какая ещё Жозефина?
    – Медсестра французская. Забыл, что ли?
    – А почему она... тебе... телеграмму?
    – Я с ней уже полтора месяца переписываюсь, она первая письмо прислала, – на лице Андреса появляется та его неизъяснимо плутоватая улыбка, которую я уже стал подзабывать.
    – Ну, не томи, переводи. Что в телеграмме?
    Мой друг издевательски выдерживает мучительную паузу, затем оглашает: «Не волнуйся зпт любимый тчк завтра выезжаю тчк деньги собрала тчк отдашь зпт когда сможешь тчк».

    Имя у этого чувства простое, но очень благозвучное – любовь. Икра была чёрной, а любовь оказалась красной. Красивой, значит.

  4. #19
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Зарисовки про Штыркина

    Владимир Хомичук

    Вся эта катавасия опостылела мне настолько, что как-то само собой, от отвращения, наверное, я стал избавляться от депрессии и решил пересмотреть свое отношение к жизни в инвалидной коляске. Ладно, сказал я себе, ходить ты не будешь, но опускать голову и сопли распускать тоже не стоит, есть люди, которым похуже, чем тебе, но они не унывают, не сдаются и живут с достоинством, не теряя юмора и надежды, вспомни хотя бы Сашу Штыркина.

    С Санькой я познакомился еще на первом году своего пребывания в московской клинике. Симпатяге-«шейнику» лет двадцати трёх приходилось в этой гадостной инвалидной жизни гораздо труднее, чем мне самому. Но парень обладал завидными преимуществами — бурлящей жизнерадостностью и захватывающим чувством юмора. Мы подружились, несмотря на разницу в возрасте. Меня подкупали Санин юмор и очень московский говор. Когда в больничных коридорах вдруг появлялись молоденькие, сногсшибательно красивые посетительницы, всем сразу становилось понятно — в клинику снова поступил Саня. Шутил парнишка совершенно спонтанно, не задумываясь, выплёскивал перлы остроумия и смекалки. Вот стоит он, например, в коленоупоре, и ему надо разрабатывать тазобедренные суставы и мышцы. И, как всегда, Дима считает количество проделанных движений, а потом добавляет своим сержантским голосом:
    — Ещё, ещё и ещё! Ну, давай!
    — Блин! — говорит Саня. — Ты бы лучше напротив плакат голой девки наклеил, я бы тогда и сделал «ещё и ещё»!
    Конечно, парню недоставало такта и почтительности в общении со взрослыми, задубевшими от усталости людьми. Иногда он был крайне несдержан и позволял себе оголтелые выходки. То устроит головомойку санитаркам за отсутствие чистых полотенец, то соберёт в палате друзей, а те потом в туалете покуривают травку, то свалит в ресторан с американками, где они вдрызг напьются водки. В тот год в клинике был огромный наплыв пациентов из Греции. Они собирались в зале напротив приёмной, разговаривали и шутили. Громко, очень шумно, как все средиземноморские люди. Я к этому давно привык у себя в Испании и не обращал внимания. Но вот беда: греки-то и телевизор с огромным экраном врубали на всю мощь, да к тому же ставили всегда свои, греческие, каналы. Однажды я не выдержал и попросил эллинов включить русское телевидение. Те отказались, сославшись на отсутствие кабельной трансляции в палатах. Рядом проезжал на коляске Саня.
    — Санёк, может, хоть ты управу на них найдёшь? Галдят, телевизор всё равно не смотрят, а переключать не хотят.
    — Щас, разберёмся.
    Санька попросил своего помощника передать ему пульт управления, переключил телевизор на русский канал и прибавил звука раза в три, а то и больше.
    Противник напрягся. Разговоры стихли. Потом заговорили всем стадом. Я переводил, потому что был единственным, кто достаточно знал английский, чтобы понять эту ругань.
    Саня не отступал:
    — Я сейчас ещё и ментов вызову! Попробуйте всё это дерьмо, которое вы на меня валите, им в участке пересказать. Там вам при помощи дубинки быстро мозги вправят, ещё и великому и могучему научат!
    Греки написали жалобу на имя директора клиники — профессора. Саньку из клиники выгнали.
    А он стал каждый год ездить в реабилитационный центр в крымском городе Саки, настолько восстановил руки, что сейчас работает таксистом в столице нашей родины. Мы до сих пор дружим. Я, кстати, недавно звонил ему, и мы договорились встретиться этим летом в Саки.

    В августе мы с Мартиной уехали в Саки. Примечательный городок, который помог мне избавиться от многочисленных комплексов. Прибыли мы в Симферополь, в аэропорту нас ждало адаптированное такси. Мы забрались в него и поехали в Сакский клинический санаторий им. Н.И. Пирогова. Такси действительно было адаптированным, но дорога отнюдь. На ухабинах мою коляску и меня трясло, как при бомбёжке. Вёз нас весёлый водитель-татарин, который гоготал над своеобразным русским языком Мартины. Та обиделась.
    — Олег, почему водитель и вообще все русские люди смеются надо мной? Стоит мне открыть рот и произнести что-нибудь, все начинают улыбаться и ржать. Неужели я так плохо говорю по-русски?
    — Они не над тобой смеются, а с тобой, и ещё они удивляются и радуются.
    — Чему?
    — Тому, что ты так мило произносишь слова на их родном языке. Им приятно, что иностранка выучила русский.
    — Не понимаю.
    — Ты заметила, что никто не поправляет тебя, а ведь ты иногда лепишь чудовищные ошибки?
    — ?
    — Они восхищаются самим фактом твоего подвига.
    — Опять ты за свои шуточки.
    — Это правда, любовь моя.
    — Абсолютная правда, — вторил мне шофёр и опять загоготал. Потом спросил у меня:
    — А как вы узнали в Испании про наш санаторий?
    — Мне друг один посоветовал, он часто сюда ездит. Штыркин, может знаете? — ответил я.
    — А кто в Саки Штыркина не знает? Сашу здесь все знают.
    Этот сокрушительный ответ меня совершенно не удивил, Мартина тут же прыснула от смеха.
    Прибыли мы уже ночью, а на следующий день, в воскресенье встретились с Санькой, и он показал нам Саки. Такого я ещё не видел! По улицам туда-сюда сновали люди в инвалидных колясках, на коленях у многих из них сидели девушки, вечером на танцевальной площадке вблизи санатория звучала музыка, инвалиды — мужчины и женщины — вместе «танцевали»: коляски почти у всех электрические, на них легко можно делать повороты и двигаться назад.
    Началась наша жизнь в санатории, днём я принимал грязевые ванны и занимался в спортзале, а вечером мы гуляли по городу или укрывались от жары в санаторном сквере и болтали с самыми разными людьми.
    Удивительное дело — раньше я не особо верил Мартине, её заверениям в любви. Мне, как и многим людям, казалось, что женщина может быть с колясочником либо из жалости, либо из чувства долга, родственной связи, экономической выгоды или зависимости. В Саки я начал менять своё мнение. Я увидел множество счастливых дружных пар, сумевших превозмочь неимоверные физические и экономические препоны и сохранить свои чувства к друг другу. Мы подружились с людьми из самых разных уголков России и других стран. Кого там только не было! Узбеки, армяне, чечены, арабы, русские, украинцы, татары и ещё куча самых разных национальностей. Первой испанкой, посетившей Саки, стала Мартина.
    Там, в Крыму, как и много лет назад, мы ещё больше сблизились и научились помогать друг другу. Первым испытанием в этой поездке стали деньги. Вернее, отсутствие оных. Дело в том, что из-за дурацких санкций со стороны США и подобострастного Европейского Союза на территории Крыма невозможно пользоваться иностранными банковскими картами. Все приезжающие на полуостров должны расплачиваться только наличными, и сейчас перед нами стояла большущая проблема — надо было платить за пребывание в санатории и реабилитационном центре. В банках наши карты не обслуживались, трансферы не принимались, наличные деньги мы уже потратили, оставались копейки на сигареты и пиво.
    Нас выручил Штыркин. Санька просто одолжил нам денег, ни на секунду не усомнившись в том, что долг платежом красен. А сумма была приличной, и нам хотелось отдать всё до отъезда домой, потому что Штыркин оставался там ещё на месяц. Мартина погрузилась в интернет и нашла всё-таки какую-то латиноамериканскую фирму, занимавшуюся доставкой денежных средств в любую точку планеты. Заказали услугу, деньги в последний день нашего пребывания в Саки поступили в банк, надо было их забрать. На следующий день мы уже улетали. Та ещё история.
    До закрытия банка оставалось очень мало времени, надо было поторапливаться. Экономический корпус в составе меня, управляющего
    электрической коляской, и Мартины, бегущей за мной по раскалённому асфальту, спешно выдвинулся за денежным мешком, хранящемся в каком-то банке у чёрта на куличках. На полпути от натуги и большой скорости батарея коляски разрядилась, и мы в растерянности остановились. Что теперь делать? Я попросил проезжавшего неподалёку парня о помощи. Тот посоветовал ухватиться за ручку его коляски и дотянул меня до банка. Деньги мы получили в конце концов, но теперь предстояло вернуться в санаторий. Район отдалённый, такси не видно. И тогда в бой выдвинулась испанская пехота. Она прошла пять километров по жаре быстрым маршем. Вернулась на адаптированном такси, забрала меня, горемыку. Вот это женщина!
    Утром перед отъездом в аэропорт мы расплатились с лыбящимся во всю дыню Штыркиным.

  5. #20
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Пит

    Владимир Хомичук

    Вместо пролога и со всем уважением к жене главного героя, Светлане, хочу привести текст нашей реальной переписки в мессенджере.


    25.11.2018, 14:18
    - Привет, Володя, хотела сообщить тебе, что сегодня рано утром мой любимый Петя умер. Я подумала, что сообщить тебе об этом будет правильно

    18.12.2019, 00:02
    - Привет, Света! Прости, что раньше не ответил, сам недавно очухался. Я Пита нашего вспоминаю всегда. Извини за столь поздний час, можно я тебе напишу завтра?
    - Да ничего, все нормально. Я в порядке, спасибо. Спокойной ночи.
    - И тебе.

    18.12.2019, 19:58
    - Здравствуй. Не помешаю?

    18.12.2019, 22:44
    - Привет, Володя, только что увидела твоё сообщение.
    - Привет, Света! Дай мне пару минут, пожалуйста.
    - Да, конечно.
    - Все, я с тобой. Просто хотел спросить, как Глеб.
    - Глеб работает. Леша учится.
    - Вы вместе живете?
    - Да.
    - Это хорошо. А где Леша учится?
    - Пока еще в колледже, 2-й бакалавр.
    - А сколько ему?
    - 19.
    - Понял. Ты пиши мне иногда, пожалуйста. Если что надо, готов помочь.
    - Спасибо большое. А у тебя как дела?
    - Да нормально у меня все, в рамках обстоятельств. Я не заморачиваюсь уже особо.
    - Ну и правильно, надо радоваться жизни каждый день, неизвестно, какой станет последним, к сожалению.
    - Да, дорогая.
    - Или к счастью…
    - Мы думаем одинаково.
    - Ну хорошо, будем на связи. Желаю тебе здоровья, удачи, и творческих успехов.
    - Спасибо, не пропадай.


    Пит

    — Кто таков? — спросил открывший мне дверь высокий мускулистый юноша с темными, модно зачесанными назад волосами.
    — Владимир, — ответил я.
    — Фамилия? — словно на допросе продолжил «фраер», как я тут же про себя назвал напористого парня. Выглядел он несколько старше меня, и внушал уважение из-за превосходства в силе и наглости.
    — А тебя как зовут? — уклонился я от ответа, выигрывая время.
    — Золотарев. Не слыхал?
    — Нет.
    — Еще услышишь. Меня тут все Пит зовут.
    — Это имя такое?
    — Ну да, Петр. Ты что по-английски не спик вааще?
    — Есть немного, но, наверное, до твоих высот не дотягиваю.
    — Это скорее факт, чем предположение. Так как тебя по фамилии?
    Я назвался. Брови Золотарева взметнулись вверх.
    — О, блин! Так ты наш комсюк?
    — Да, секретарь комитета комсомола.
    — Член?
    — Что?
    — Член партии?
    — Да.
    — Я тоже. А сюда чего, с проверкой?
    — Да какая проверка! Мне место в общежитии дали, пришел вселяться. Как раз в этот блок.
    — Класс! В нашем полку прибыло. Заходи, Вовчик. Жаль, в разных комнатах жить будем. Но ты это, чуть что — обращайся: я любого на второй минуте первого раунда в нокаут отправлю.
    — Спасибо, конечно, Пит, но я и сам смогу.
    — Ну-ну. Слушай, май френд, у тебя файфика не найдется?
    — Чего?
    — Пятерика рублей.
    — Есть.
    — Отстегни до понедельника.
    — На, возьми.
    — Наш человек. Ну, до скорого тогда.
    — Пока.

    Девушки в общежитии обожали Пита: красивый был гад. Он с ними всегда был галантен, щедр и смешлив. Но предпочтение отдавал Свете — статной надменной красавице, которую называл почему-то Дусей. Я как-то спросил у него, откуда такая путаница. Он мне ответил в своей манере: «Песню Любэ про Дусю-агрегат слышал?» Я кивнул. А он: «Ну так вот мне она очень нравится, и я Светку в шутку так называю. Она не обижается». Одевался Пит очень модно, с шиком, от него всегда пахло дорогим французским парфюмом. Как-то на очередном заседании комитета партии университета был поставлен вопрос о том, что он занимается спекуляцией — фарцовкой, как тогда говорили. Пит явился чисто выбритым, хорошо пахнущим. Одет он был в простой костюм советского производства, хоть и добротно сшитый. Все обвинения он отрицал, ничего не признавал и настаивал на фальсификации фактов. Тогда обратились с вопросом ко мне о поведении Золотарева в общежитии. Я уверенно ответил, что ничего подобного никогда за своим товарищем по блоку не замечал. Ему влепили какое-то предупреждение и отпустили. В общежитии он поблагодарил меня, пожал руку и сказал:
    — Вовчик, если какой-нибудь прикид фирменный надумаешь приобрести, обращайся: я тебе по дешевке все достану.

    Когда я по направлению университета работал переводчиком с группой испанских студентов, в мои обязанности входило буквально все — от организации культурных мероприятий до решения вопросов питания. В этом последнем мне очень помог Пит. Он был завсегдатаем всех шикарных гостиниц и ресторанов для иностранцев. С его помощью я спокойно бронировал банкетные залы на целый вечер, доставал билеты на любую из самых престижных дискотек в Минске. Несколько студентов из Сарагосы попросили о поездке в Санкт-Петербург. Я рассказал об этом Питу.
    — Без проблем, Вовчик. Свозим нопасаранов в город Ленина. Только скажи мне, амиго, которая из трех вот этих девчонок свободна? Я смотрю, ты с Росой тесно общаешься, а с остальные две свободны?
    — У Асусены любовь с Кузнецом.
    — Понял, а третью, блондинистую, как зовут?
    — Саграрио.
    — Отлично, возьму на абордаж. Потом пригодится. А как ты Росу подцепил? Она ничего такая!
    С Росой я сошелся близко, потому что я каждое утро был вынужден ходить с ней в поликлинику: у девушки появилась какая-то сыпь на коже. Она действительно была очень привлекательной: черноволосая, стройная, с яркой красивой улыбкой. Мы подолгу разговаривали обо всем на свете, заодно и мой испанский становился лучше. Как-то после ужина в гостинице «Юбилейная» она подвыпила немного, сослалась на недомогание и напросилась на ночь ко мне в общежитие. Но тут возникла проблема — к ней приклеилась Асусена — веснушчатая малорослая толстушка. И пока я договаривался с друзьями по комнате о том, чтобы они смотались переночевать куда-нибудь, девушки долго о чем-то спорили в коридоре общежития, стали даже покрикивать друг на друга. Мимо проходил Юра Кузнецов. Постоял в сторонке, послушал и заглянул ко мне в комнату.
    — Слушай, Вован, они сейчас там драться начнут, честное слово!
    — Почему?
    — Тебя никак поделить не могут.
    — От, блин! Юрсан, выручай, займись Асусеной, а?
    — Сделаем, надо ведь предотвратить международный скандал.
    Приглашение в Испанию мне сделала Роса, Кузнецову — Асусена, ну а Пит приехал в Сарагосу после нас с Юрой через полгода по настоянию Саграрио: русоволосая пышногрудая красотка клялась всеми святыми, что жить без Пети не может.

    Спустя много лет мы разговорились с Питом на эту тему. Он из Сарагосы уехал на юг Испании, но иногда приезжал по делам или просто в гости. Сидели мы с ним в ресторане за ужином, на который он пригласил Сусанну — мою будущую жену. Он, как всегда, стал хвалиться — деньгами, машинами, и, конечно же, успехом у женщин. Сусанна как раз отлучилась.
    — А вообще, Вовчик, я все больше и больше влюбляюсь в свою жену, Свету. Это сколько же она вытерпела со мной! Но мы вместе, и я ей очень благодарен.
    — Что это ты такой сентиментальный вдруг?
    — Из-за Сусанны.
    — А причем тут она?
    — Она своим взглядом и отношением к тебе-дурынде, напомнила мне Светку мою. Я поэтому и захотел, чтобы мы только втроем были сегодня.
    — Правильно сделал, не хватало нам еще одной Саграрио.
    — А… эта. Ну да. Хотела захомутать, да не вышло. Все наврала тогда про беременность. Я ведь еще в Минске ей обмолвился об отце-генерале и своих планах на большой бизнес в Испании.
    — Я в курсе.
    — Как бы там ни было, я никому и никогда не позволю оскорблять свою жену, и посвящать ее в детали моих похождений. Хотя она и сама, наверное, знает, что я не ангел.
    — Знает. Ее при мне попытались жены наших друзей просветить насчет твоих побед. Знаешь, что она ответила?
    — ?
    — Он, по крайней мере, способен одержать победу.

    Потом он исчез. Сусанна не раз спрашивала меня о полюбившемся ей Пите. Она считала его настоящим джентльменом, хорошим другом и умным человеком. Я не знал, что ответить: сам терялся в догадках. В Испании как раз разразился громкий скандал о русской мафии, скупавшей недвижимость в Марбелье, и последовавших массовых арестах. А Золотарев жил в этом городе. Я со своим маленьким сынишкой был у него в гостях пару лет назад и о мафии знал не понаслышке.
    Объявился он совершенно неожиданно. Я уже лежал в госпитале после аварии и обдумывал свою предстоящую жизнь в инвалидной коляске. Зазвонил телефон, на экране высветился незнакомый номер. Я ответил.
    — Вовчик, братан, ну как ты? Что врачи говорят?
    — Привет, Пит. Говорят, что не смогу я больше ходить. А ты куда пропал?
    — Из тюрьмы недавно вышел, загребли под раздачу.
    — А Света с тобой?
    — Да. Она всегда со мной. У меня второй сын родился!
    — Красавец, и она молодчина! Я рад, честно.
    — Вовчик, я сейчас развернусь тут немного, наведу справки, как тебе помочь. Что-нибудь придумаем, вот увидишь.
    В госпитале я провалялся полгода, каждую неделю мне звонил Пит.
    И снова исчез.

    Я выписался из госпиталя, попал в другой, начал ездить в Москву на лечение стволовыми клетками. Пита и след простыл. Однажды, листая Фейсбук, я наткнулся на его профиль и написал ему в мессенджер. Звонок раздался через минуту.
    — А я тебе все звоню-звоню, ты постоянно вне сети.
    — Да я в Москве теперь больше живу, чем в Испании, Пит.
    Мы разговорились. Я рассказал, как продвигается моя реабилитация, чего добился за десять лет поездок в московскую клинику, пожаловался на дороговизну лечения.
    — А я сейчас живу на Канарских островах, авиационную компанию создал, мотаюсь в Африку постоянно. В феврале ты будешь в Сарагосе?
    — Да.
    — Все, забиваем стрелку на двадцать третье февраля, я приеду, деньжат тебе подкину, братан.
    — Буду ждать тебя, Пит.
    — До встречи, Вовчик.
    Он повесил трубку и исчез. Теперь уже навсегда. Рак простаты.
    Сегодня, седьмого марта 2021 года ему исполнилось бы шестьдесят лет.

    08.03.2021, 11:13
    - Володя, по какому праву ты публикуешь мою личную переписку с тобой? И как ты посмел написать этот отвратительный рассказ, в котором нет ни слова правды? Пит никогда не был твоим другом, а ты, оказывается, еще омерзительнее, чем я думала.

    08.03.2021, 12:01
    - Света, когда я писал этот рассказ, то несколько дней подряд пытался связаться с тобой по мессенджеру, звонил тебе по телефону, но ты не отвечала. В любом случае, убираю все публикации. Прости, я меньше всего хотел тебя обидеть.

    09.03.2021, 07:05
    - Я убрал рассказ из всех социальных сетей.
    - Молодец.

  6. #21
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Немедицинское заключение
    Владимир Хомичук
    Первый человек, которого я увидел в госпитале, был не врач. Это был священник.
    — Как ты себя чувствуешь, сын мой?
    — Не знаю, а где я?
    — Ты в специализированном госпитале для больных с травмой спинного мозга.
    — Значит, поэтому я не могу пошевелить ни ногами, ни руками?
    — Скорее всего, да.
    — Я больше не смогу ходить?
    — Не могу тебе сказать точно: я не врач.
    — А кто вы?
    — Служитель отца нашего Иисуса.
    — Простите, я православный, а не католик. Вы палатой ошиблись, наверное.
    — Нет, сын мой, не ошибся я. Бог у нас у всех один. На все воля его. Я пришел донести до тебя его слово.
    — Я вообще неверующий.
    — В горести многие уверовали, ты не единственный.
    — Я хочу сначала поговорить с врачами.
    — Только в смирении обретешь ты помощь божью.
    — Да какую помощь?
    — В трудностях твоей новой жизни.
    — Ничего не понимаю.
    — И в коляске можно обрести счастье, если уверовать.
    — Какой коляске? О чем вы говорите?
    — Инвалидной…
    — Отец, закройте дверь.
    — Сейчас, сын мой, сейчас. Тебе дует?
    — Нет, но вы закройте ее. Со стороны коридора, пожалуйста.

  7. #22
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Мон амур
    Владимир Хомичук
    (Признание в любви или исповедь прелюбодея)

    Mon amour, лет семнадцать я тебя так называю. В последнее время стал часто обращаться к тебе по-русски, восклицая по поводу и без: «Любовь моя». Когда ты злишься на меня, то упрекаешь: «Хватит повторять уже mon amour да mon amour, а ничего такого в твоём поведении я что-то не наблюдаю». Тогда, чтобы ещё больше подразнить тебя или самому защититься, я, как всегда, отмахиваюсь: «Да, ты права — это у тебя кличка такая».
    Мне уже пятьдесят лет. Прошло двадцать пять с тех пор, как мы познакомились. Многое из того, что я напишу сейчас, ты уже знаешь: никогда мне не удавалось укрыться от твоих расспросов-допросов, умеешь же ты всё-таки вытянуть из меня почти всё до капельки. Почти. Ницше высказался по этому поводу вот как: «По-настоящему близкий человек — это тот, кто знает твоё прошлое, верит в твоё будущее, а сейчас принимает тебя таким, какой ты есть». Я не раз тебе повторял, что каждый человек имеет право на свой затаённый уголок, куда доступ всем остальным людским особям строго ограничен. В русском языке есть слово, которое хорошо отражает то, о чём я сейчас говорю (но не только, а в данном случае не столько), — «исподнее». Это не грязное белье, нет. Это слово берет начало от древнерусского «исподъ», то есть «низ». Но не хочу сейчас углубляться в серьёзный разговор. Скажем так: очень просто всё. Вверху у человека что? Голова. А внизу? Нет, не ноги. А то, что между ними. Опять я за свои шуточки. Как ты говоришь? Скабрезные? Ну, да ладно. Не это важно.
    Когда меня поздравляли с пятидесятилетием, один наш общий знакомый, профессор, сказал мне, что в этом возрасте жизнь мыслящего человека только начинается, что меня очень многое ждёт впереди и что я сам в этом скоро начну убеждаться. Привёл пример из своей жизни, говорил убедительно, красочно. Я ему, конечно же, не поверил. А зря. Теперь, когда прошло всего-то десять месяцев, сложных, надо сказать, очень бурных и недобрых, я стал вспоминать его слова. И несмотря на то, что он в последствии причинил мне огромную человеческую боль, обманув и предав меня, должен признать его правоту. Меня, наверное, действительно очень многое ждёт впереди — я обрёл тебя и начал становиться другим. Но речь сейчас не о том.
    За все эти годы у меня было много женщин, разных, была жена даже. Ты, впрочем, знаешь. Но не обо всём и не обо всех. Первый раз я влюбился в третьем классе средней школы. Это была очень бурная любовь. С соперниками и противостоянием её родителей, которые отгоняли меня по ночам от окна их деревенского дома. После того, как я врезал сопернику по челюсти и сбил его с ног в ответ на вызов «поговорить» — современную дуэль — десятилетняя дульсинея позволила мне прикоснуться к её устам. Это было сногсшибательно, восхитительно, испепеляюще! С этого момента я полюбил всех женщин, всех вообще. Существа, способные доставлять подобное наслаждение одним лишь прикосновением губ не могут быть ничем иным, как чудом. Я и до сих пор так думаю, кстати. Со вариациями и отступлениями, конечно, но все женщины мне представляются произведениями искусства, ходячими картинами — смотрел бы и смотрел, не отрываясь.
    Потом меня перевели в другую школу, городскую. Трагедия. Но длилась она недолго, потому что меня усадили за парту с самой красивой девочкой в классе. Тогда я изведал горечь безответной любви: она не обращала на меня никакого внимания.
    За неимением возможности, как выражались тогда с трибун, я направил свой взор на одну из старшеклассниц. Вернее, на её выпуклости в грудном отделе. Признался в любви и был удостоен. Прикосновения к оным! Я чуть сознание тогда не потерял, клянусь всеми святыми. В общем, гормональное развитие моё напоминало извержение вулкана, как и у большинства здоровых молодых людей, впрочем. Снова был вызван на дуэль и избит — старшеклассник был выше меня на голову. Я ему потом отомстил. Специально в секцию каратэ для этого записался и пять лет вынашивал идею мести. После окончания школы, на дискотеке засандалил ему «маваши» (удар такой — ногой в башку) и успокоился наконец.
    Женился я по любви, как мне тогда казалось, на первой девушке, которая отдалась мне целиком и полностью. Но и изменять ей начал сразу после свадьбы. Вернее, после армии, ведь после свадьбы меня сразу забрали в ряды... Дело нелегкое, тяжелое даже, очень. А для полового становления мужчины так и губительное, вредное, я бы сказал. Картины-то ходят вокруг потрясающие: жёны и дочки офицеров, стенографистки всякие, поварихи. В общем, чума! В армии я познакомился с одним студентом из Москвы, он на военных сборах в нашей части оказался. Подружились и сразу после армии он пригласил меня в гости. В поезде познакомился с украинкой средних лет. Чернобровой, как полагается. Телефон оставила, договорились о встрече. Друг мой из Москвы, как и обещал, поселил меня у себя в съёмной квартире, закупил шампанского и смылся по своим «студенческим» делам, а я тут же стал названивать дивчине. С тех пор я шампанского и не люблю, даже настоящего, с твоей родины, французского. Выпил я тогда шампанского марки «Советское» ну очень много. Взбодриться хотел, а получилось, наоборот. Оплошал, ничего у меня с кубанской казачкой не вышло по причине физического не...состояния. Опозорился, в общем. И испугался. Потом у меня ещё несколько таких же конфузов было. Я затосковал.
    Лечил меня ещё один мой друг, тоже армейский. Он и сейчас мне друг, и ты его знаешь. Теперь он стал довольно-таки знаменитым художником, а в армии штамповал плакаты с призывами. Так вот, после моего звонка и плаксивого признания в затянувшемся фиаско он тут же пригласил меня на свадьбу. На свою. С будущей женой, кстати, познакомил его я. Дело было на пляже. Рядом с нами загорали две девушки. Чёрненькая и беленькая. Брюнетка и блондинка, я хотел сказать. Потом они встали, чтобы пойти искупаться. Мы, как всегда, стали любоваться картинами. И тут я заметил, что армейский мой товарищ стал меняться в цвете: побелел сначала, потом покраснел, а в конце стал каким-то тускло-зелёным. Пришлось долго его убеждать, откачивать уговорами о том, что надо бы подойти, познакомиться. Ноль по фазе. Оробел товарищ, а старше меня на пять лет: его в армию забрали после окончания театрально-художественного института. Я спрашиваю:
    — Мне какую на себя брать?
    — Брюн, — отвечает и опять молчит, как сыч.
    — Щас сделаем, — говорю и направляюсь к только что вышедшим из недр озера дианам:
    — Девушки, спасите парня! Он молодой, но очень талантливый художник. Был настолько сражён вашей красотой, что онемел. Ничего не говорит, у него дар речи отняло. И парализовало, двигаться не может. Давайте подойдём, попробуем вернуть его к жизни совместными усилиями. Он потом вам каждой по портрету организует. Я проконтролирую.
    Девчонки переглянулись, рассмеялись и согласились. Весь вечер мы провели вместе, а через месяц художник сделал блондинистой фее предложение.
    Теперь пригласил на свадьбу и пообещал, что вылечит.
    Я приехал в ресторан, где проходило торжество и был «пририсован» к даме. После окончания празднества она пригласила меня домой и действительно излечила. Враз. Опытная была, умелица.
    Ну, и потом много всего было, сама знаешь, чего, как поёт твой любимый Расторгуев в замечательной песне «Свои». Всё это я рассказываю тебе не для того, чтобы побахвалиться и произвести впечатление. Никаким дон жуаном и любителем клубнички я не был. Хочу поделиться с тобой и во многом признаться, вот и всё. В Испанию я приехал, будучи женатым. Перед отъездом у нас родился сын. Это меня не остановило, потому что в моей стране становилось опасно жить. И я удрал, через год перевёз жену с годовалым сыном. Вместе мы прожили одиннадцать или двенадцать лет и развелись. Тяжелая история, не хочу сейчас об этом говорить.
    Очень много написано книг и картин, снято фильмов и ведётся досужих псевдоинтеллектуальных разговоров о женской красоте и её предназначении в этом мире.
    Мне часто приходилось быть сторонним слушателем подобных разглагольствований, где пафосные ораторы изощряются в сюрреалистичном описании простой вещи — вы, женщины, не такие, как мы. Вы другие, мы устроены по-разному, поэтому нас и тянет друг к другу. Так устроен мир, такова природа. Ух, какой я штамп только что отчеканил! Самому смешно стало. К чему я всё это? Думаю, что хотел сказать тебе о том, что мне давно уже претит тема мужского превосходства, с одной стороны, и феминизма, с другой. Если не вламывается насилие в сожитие этих двух начал, то проблема исчезает сама по себе. А все мои мужланские шутки-прибаутки, которые ты слышишь от меня, — не более, чем самозащита перед натиском этой самой женской красоты. Твоей в данном случае.
    Давай попробуем вспомнить, как мы встретились и подружились. Ведь твоя красота подбиралась ко мне исподволь, изнутри. Я устроился на работу в университет и стал преподавать русский язык. Ты носила большие аляповатые очки, которые совсем тебя не красили. Да и не обращал я тогда особого внимания на тебя. Мне понравилось говорить с тобой. Может быть, потому что французская культура сродни русской в большей степени, чем испанская. Ты не то, чтобы выражала схожие мысли или соглашалась с моими взглядами. У тебя подход к осмысливанию происходящего другой, не испанский. Он более близок мне. Поэтому и нравилось нам подолгу ходить пешком и болтать. И тембр твоего голоса тоже завораживал. Мы оба много курим и поэтому говорим с хрипотцой, а ты еще и грассируешь так забавно иногда. Твой интерес к русской истории, обычаям и жизненным привычкам был искренним, неподдельным. Это тоже импонировало мне. Ты многого не понимала в наших славянских ухватках и смешно их истолковывала. Я смеялся и называл тебя недалёкой. Тогда в тебе разжигалась французская революция, и ты поносила русского супостата на чём свет стоит.
    Хочу привести здесь ещё одну цитату, она длинная, но мне очень нравится. Как Довлатов, этого не сказал бы никто: «У хорошего человека отношения с женщинами всегда складываются трудно. А я человек хороший. Заявляю без тени смущения, потому что гордиться тут нечем. От хорошего человека ждут соответствующего поведения. К нему предъявляют высокие требования. Он тащит на себе ежедневный мучительный груз благородства, ума, прилежания, совести, юмора. А затем его бросают ради какого-нибудь отъявленного подонка. И этому подонку рассказывают, смеясь, о нудных добродетелях хорошего человека».
    Так вот, я вообще – ангел. Именно поэтому меня и бросила жена.
    Как-то постепенно ты стала привлекать меня. Очки сменила, что ли. Или похорошела с годами. Удивительное дело: есть люди, которые с годами становятся краше (и мужчины, и женщины). Большинство же из нас блекнет и тускнеет. Многие растут в размерах. В ширину. Как я, например. Ты же стала гораздо красивее, чем тогда, так много лет назад. Я очень хорошо помню, как обольстил тебя и затащил на... полку. Мы были в Киеве, куда я привёз вас, моих студентов, и один знакомый оставил мне ключ от своего офиса. Всё бы хорошо, но кровати там не было. А я уже давно задумал покушение. Оказалось, что офис был большой, и лихие предприниматели в одной из комнат оборудовали сауну. Ты долго не могла прийти в себя – офис с сауной! Удивление твоё сменилось ступором, когда спустя некоторое время в эту сауну, где мы с тобой уединились, ворвались милиционеры с автоматами. Мы едва успели одеться, заслышав шум взламываемой двери, и очутились под дулами трёх АКМ. Ох и болван же я! Мой приятель предупредил ведь, что всё здание находится под сигнализацией, даже код дал от неё, а я забыл. Это сейчас мы хохочем при воспоминании о нашем аресте и последующем допросе, но тогда было не до смеха.
    Ты долго не могла привыкнуть к моим выкрутасам. И когда кто-нибудь говорил, в шутку или всерьёз: «И как ты только терпишь его?», ты лишь улыбалась и пожимала плечами. А я вторил и подливал масла в огонь:
    — Я тоже этого не понимаю. Мне самому это не удаётся — выносить такого придурка — а ты воинственно противостоишь!
    — Это потому, что ты смешной и слабый, тебе хочется помочь. Всего лишь, — отвечала ты и смеялась.

    Ты не раз помогала мне. А недавно практически спасла. От разорения. Я ударился в биржевые торги и проиграл огромные деньги. Если бы не ты, меня бы посадили в пожизненную долговую яму. Неправда, что её не существует в современном мире. Она есть, только называется по-другому — долгосрочный кредит под залог имущества. Ты не деньги мне вернула, а заставила меня найти решение, разбудила во мне померкшую способность думать быстро и предприимчиво. И я взялся за бизнес и стал писать. Мне хочется этим заниматься. Вот и сейчас пишу, не знаю даже, что. Но мне это нравится.
    Потому что мне нравишься ты. Не хочу расставаться с тобой. Будь со мной всегда. Пожалуйста, mon amour.

  8. #23
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Рожденный помогать
    Владимир Хомичук
    По мотивам дружеской исповеди Р. Амстиславского

    Мальчик был скорее удивлен, чем напуган: ноги плохо слушались, бегать он не мог, да и ходил с трудом, прихрамывал. Как-то он спросил у мамы:
    — А почему у меня не получается, как у всех? Что со мной? В чем я виноват?
    — Ни в чем ты не виноват, Рома. Тебе прививку от полиомиелита сделали, когда ты еще совсем маленьким был. Годик с лишним, да. Так вот, пошло там у врачей что-то не так, и она дала осложнения.
    — Прививку от поли… чего?
    — От болезни такой, когда детки ни руками, ни ногами двигать не могут.
    — У меня с руками проблем нет, — выпучил глаза мальчишка, оглядывая ладони и шевеля пальцами.
    — И с ногами не было бы, но так уж случилось, сынок. Главное, живой ты и смышленый у нас. Ты только не кручинься, учись хорошо, и все у тебя в жизни получится.
    Мамины слова глубоко засели в сознании ребенка. «Реветь и жаловаться я точно не буду!», — подумал он, сжимая кулаки.
    Им с мамой пришлось много ездить по стране: папа умер, когда Ромке было всего-то год с хвостиком, а ему нужна была специальная физиотерапия и грязевые ванны. Так он попал на Северный Кавказ, где жила его бабушка. У бабули был свой собственный дом, старенький совсем уже. Увидев его, Рома сразу сказал: «Я буду его чинить!» Он был поздним ребенком и единственным мужчиной в семье. Это заставило с детства принимать вот такие волевые решения.
    Ему захотелось побольше узнать о своих родственниках, он начал приставать ко всем с расспросами. В разговорах с бабушкой узнал, что дедушка до революции служил в царской армии, был унтер-офицером и служил в Тифлисе, а после Великой Октябрьской вступил в ряды Красной армии и переехал с женой, то бишь бабушкой, в Ставропольский край, в этом самый дом, где они сейчас находились.
    Здесь мальчик познакомился с двумя ребятами, Гариком и Лешкой. Первый был из зажиточной семьи, вырос в двухэтажном особняке, у отца — местной милицейской шишки — была собственная машина (предмет особой роскоши по тем временам). Гарик щеголял в джинсах и модных кроссовках. Лешка же рос в простой рабочей семье, ничем таким особенным похвастать не мог. По прошествии лет Роман совершенно случайно встретился с ним на каком-то деловом приеме, едва узнал в директоре крупной фирмы приятеля детства, они разговорились, речь зашла и о Гарике.
    — Гарик наш искурился сперва, а потом и на иглу подсел, совсем плохо ему сейчас, — сказал Алексей. Роман и ответить-то ничего не смог от удивления и досады.
    Так вот, в первый класс Рома пошел в Георгиевске. Ходить в школу ему нравилось: там было интересно, друзья, девчонки красивые такие, предметы интересные всякие — история, например, его очень увлекла. После уроков он бегал смотреть на памятники и старинные здания: все пытался представить себе, как царь Ираклий Второй подписывал Георгиевский трактат между Россией и Грузией.
    Второй класс пришелся на Махачкалу. Рома с удивлением узнал, что раньше город назывался Петровск-Порт. Старики-дагестанцы утверждали, что во время Персидского похода тут был лагерь самого Петра Первого. В книжках Ромка прочитал, что раньше в городе существовало только четыре улицы. В центральной части они были вымощены булыжником и освещались керосиновыми фонарями. Здесь располагались каменные и кирпичные дома, в которых жили чиновники, офицеры и священнослужители, богатые горожане. На остальных улицах царила непролазная грязь, а летом — пыль, тучи мух и комаров. От бани была прорыта канава, по которой грязная вода стекала в море. В городе одиноко ютилась всего одна библиотека с несколькими тысячами книг, зато повсюду было свыше двух десятков питейных заведений.
    А после революции город переименовали и благоустроили.
    Но больше всего в детстве мальчика поразил другой город — Баку, где он закончил уже четвертый класс. В Баку повсюду была уйма кафе, там он с приятелями глотал мороженое и облизывался от удовольствия. Какая вкуснятина! А вечерами, когда палящее солнце уходило за горизонт, люди собирались на набережной и отдыхали от тяжелого жаркого дня. Вечерами пили чай в хрустальных стаканчиках. Он сразу понял, что чай имеет особое значение для местных жителей. В любом азербайджанском доме ему, как и любым другим гостям, первым делом предлагали этот напиток. Застолье всегда начиналось с чая, им же оно и заканчивалось. Ромка полюбил пить его из национальной посуды — стакана «армуду», который по форме напоминал грушу, а само слово и переводилось так же. Такие чаепития продолжались до поздней ночи, взрослые играли в нарды и шахматы, гортанно переговаривались друг с другом.
    Там же в Баку он полюбил фотографию. Днем на улицах было много фотографов, которые снимали детей и отдыхающих, они все знали мальчишку Рому, и дарили ему свои работы. Вообще, все люди здесь были очень гостеприимные, добрые. В Баку не было привычки закрывать двери на ключ. А любого человека, который приходил с визитом, сначала сажали за стол, угощали чаем, а потом уже спрашивали, к кому он пришел, и чем нужно помочь.
    На набережной был виден морской порт, туда приплывали большие красивые паромы. Вот бы прокатиться по морю на таком пароме! Однажды они с мамой купили билеты и отправились в плавание через Каспийское море. Паром был огромный, как восьмиэтажный дом. Внутрь его заезжали составы поездов и грузовые машины. Ух ты! Они прошли в шикарную двухместную каюту и даже не заметили, как паром отчалил от берега. Весь вечер и ночь они плыли, а утром следующего дня прибыли в Туркмению, город Красноводск. Назывался он так в честь залива, в водах которого было много планктона с отчётливым розовым оттенком. Ещё раньше здесь был форт русской армии Шагадам, предназначавшийся для укрощения туркменских кочевников.
    В школе Рому неожиданно привлекла еще и физика почему-то. Уж очень занимательно было представлять окружающий мир с другой, невидимой стороны. Особенно восхищало все, что касается энергии. Когда его спрашивали, почему, он отвечал, что энергетика — это сила, которая двигает мир вперед. Занимался он усердно, и именно раннее увлечение физикой и другими точными науками изменила всю его жизнь: повзрослев, любопытный мальчик превратился в энергичного мужчину, стал предпринимателем и учредил процветающую компанию, работающую в сфере энергетики.
    Но произошло это гораздо позже, сейчас же Роман, уже юноша, стал очень часто призадумываться. Ведь в силу того, что передвигался он на костылях, зачастую приходилось сталкиваться с отвержением, презрительным снисхождением к себе… и к другим людям, которым было еще труднее: они жили в инвалидных колясках. «Ну как же так! Почему так мало понимания, терпимости вокруг?», — кричал он беззвучно внутри себя и не находил ответа. И тогда постепенно в голове начала зреть решимость изменить мир и общество, хотя бы рядом с собой, с тем местом, где он живет. Паренек решил помогать инвалидам, детям, да и просто обездоленным людям. Но что он может? «Надо начинать с самого себя!», — пронеслось в голове. С этого момента Роман стал действовать. Он получил прекрасное высшее образование, заочно окончил торгово-экономический университет и поступил в высшую школу психологии. Затем пришлось работать.
    Вообще-то обеспечивать себя он начал уже давно, еще в юношестве. Его всегда привлекала фотография, и как искусство, и как жизненный промысел. Так что начал он с профессии фотографа. Жил Роман тогда в Киеве, очень полюбил этот город, неустанно щелкал Крещатик, Киево-Печорскую Лавру, фонтаны на знаменитой киевской «пейзажке» и людей на их фоне. Люди в Киеве оказались открытыми, радушными, с юмором. Интересно было сравнивать разные национальности — белорусов, русских и украинцев, например. Ведь и в Минске он побывал, а в Москве родился и прожил там довольно долгое время. Он искренне считал, да и сейчас так думает, что эти народы братские, во многом схожие, и делить им нечего.
    Помыкавшись с множеством рабочих мест и там и сям, Роман решил взбираться на гору финансовой самодостаточности. «А то, как же я людям помогать стану без гроша в кармане? Я, скорее всего для этого и родился, другого и не хочу вовсе», — размышлял он, прокручивая в мозгу короткометражный план создания собственной строительной компании. И создал, было это в 1999 году, перед началом нового столетия, нового века и в его жизни — трудовой, личной и другой (общественно-политической), о которой постоянно стал думать в последнее время. Начало бизнеса было трудным, как и все в те годы. Поэтому Роман приобрел себе грузовичок «Газель» и давай гонять его по стране, перевозя самые разнообразные товары и грузы. Работы он не чурался никакой: родители c детства привили ему науку о том, что любая профессия, какой-бы она не была, дворника или врача, требует уважительного отношения к себе, а еще лучше — любви. Если она есть, тебе обязательно воздастся.
    Шли годы, мир менялся, родная страна тоже. Очень. Настало время пускать основательные корни. Он уже был женат, подрастали собственные дети. Роман переехал в Пензу, учредил там электромеханический завод, стал его генеральным директором и принялся налаживать производство электротехнического оборудования трансформаторных подстанций. Бизнес закрутился. И тут ему, неугомонному и ни на минуту не забывшему о своем главном предназначении, пришла в голову мысль о том, что завод — это и есть та ступенька, которая позволит ему узнать реальные потребности нуждающихся в помощи простых людей, особенно инвалидов. Он ринулся в общественную жизнь.
    Это оказалось захватывающим. Ведь сделать надо так много — благоустроить дома для людей с ограниченными физическими возможностями, наладить их быт, дать им возможность заниматься плаванием и другими видами спорта, ездить на экскурсии. У себя на заводе Роман взялся за проект по ремонту инвалидных колясок. Он сам видел в поездках по городу и близлежащим поселкам, как мучаются люди от поломок в этом жизненно важном для них транспорте и нехватке ремонтных мастерских. Ему подумалось, а пусть рабочими будут сами инвалиды, они как никто разбираются в тонкостях этого дела. Так и сделал, теперь на заводе стали заниматься бесплатным ремонтом инвалидных кресел и последующей их доставкой по необходимым адресам. А еще здесь изготавливают и устанавливают пандусы, и для конкретных людей, и для общественных зданий.
    В общем, его собственная жизнь набирала стремительные обороты, и он стал задумываться о политике, вернее, о своей причастности ко всему, что происходит в родной стране. Особенным образом на него влияли дети. Напоминали ему о своем собственном опыте. Неповинные ни в чем, жаждущие радостных мгновений, эти маленькие существа заставили его своими большеглазыми взглядами взяться за организацию праздников, концертов, спектаклей, соревнований и экскурсий для них. Он полюбил дарить детям с ограниченными возможностями подарки на Новый год.
    Вскоре Роман Амстиславский вступил в партию «Единая Россия» и с 2018 года является помощником депутата Законодательного Собрания Пензенской области. Его назначили советником губернатора на общественных началах по делам инвалидов.

  9. #24
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию

    Документальную повесть "Паренек" можно приобрести тут : https://www.litres.ru/vladimir-anato...vest-51385069/

  10. #25
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Руки прочь от Кубы!
    Владимир Хомичук
    К моему столику в баре «Ла Бодегита дель Медио» подошел мужчина средних лет. Он извинился и попросил разрешения разделить со мной свободное место. Я кивнул. Неприметная с виду кафешка, как всегда, была забита людьми до предела: тем, кто хочет получить нетривиальные ощущения от Гаваны и от Кубы в целом — именно сюда. Это место с исключительной атмосферой. И раскрывает свои козыри уже при самом входе. Обстановка здесь очень по-гавански домашняя. Не зря тут любил сидеть, попивая любимый мохито, Эрнест Хэмигуэй. Бар-ресторан, чье название в переводе означает «Винный погребок в центре» располагается в Старом городе, на улочке Эмпедрадо, недалеко от знаменитого гаванского собора. Тут есть традиция — никогда не красить стены, поскольку каждая является произведением искусства, запечатлевшим исторические события и автографы знаменитых личностей. Кто тут только не побывал!
    — Меня зовут Диего. И раз уж мне выпала сегодня роль оккупанта, позволь пригласить тебя на стаканчик мохито, — сказал он, улыбаясь.
    — Ну что ж, буду совсем не против, — ответил я.
    Диего встал, с трудом протиснулся к барной стойке, затем вернулся с двумя стаканами этого восхитительного напитка. Держал он их в поднятых кверху руках, защищая от случайных толчков.
    — Вот, удалось не разлить ни капли.
    — Отлично. Давайте выпьем за знакомство. Владимир, — представился я.
    — Владеющий миром, значит.
    — Вы знаете русский?
    — Немного. Я учился в Москве.
    — Вы журналист, скорее всего.
    — Да, и давай перейдем на «ты».
    — Хорошо.
    — А как ты догадался?
    — У тебя вид газетчика, а не военного или инженера.
    — Физиономист ты, однако.
    — Да нет, просто сюда в основном люди искусства ходят. Я имею ввиду кубинцев, а не иностранцев.
    — Ты прав, мы очень любим здесь собираться и болтать обо всем на свете.
    — Я тоже люблю поговорить и послушать.
    — Замечательно! Я боялся, что буду неправильно истолкован, если начну задавать вопросы, касающиеся твоей страны.
    — Я спокойно отвечу на все твои вопросы, Диего. Но и ты не обессудь. У меня их тоже много накопилось за полгода.
    — Ты здесь всего лишь полгода? И так хорошо говоришь по-испански?
    — Я его в институте изучаю, а здесь на практике.
    — Ясно. Тогда нам обоим будет интересно.
    — Думаю, что да.
    Просидели мы с моим новым знакомым до самого закрытия. Диего расспрашивал о перестройке, я интересовался его мнением о настроениях молодежи на Кубе. Это было в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Боже, как летит время! Кажется, вчера ведь все было. Я прекрасно помню этого веселого, интеллигентного и очень любознательного журналиста. Могу закрыть глаза и мысленно увидеть его образ. Он поразил меня тогда своими суждениями о происходящем в мире. В отличие от многих других соотечественников Диего не спешил приветствовать и одобрять реформы Горбачева, осторожно высказывался насчет того, что рушится большая сильная держава. Несколько раз употребил слова «развал» и «распродажа», касаясь темы нововведений в Советском Союзе.
    — Мне очень странно это от тебя слышать. Можно сказать, я впервые встречаюсь с такой точкой зрения, а что ты думаешь об обстановке в твоей собственной стране? — спросил я.
    — Я совсем не собирался тебя в чем-то убеждать, просто делюсь своими соображениями. И во многом потому, что очень беспокоюсь о будущем своей родины.
    — Что именно тебя настораживает?
    — Куба – единственная страна в мире, посмевшая и сумевшая противостоять американскому гиганту под самым его носом. И во многом благодаря советской поддержке. Нам придется очень трудно без вас.
    — А с чего ты взял, что мы не будем больше вам помогать?
    — Потому что вы, скорее всего, скоро сами станете капиталистами.
    — Ну ты даешь! После многолетнего, почти векового системного строя это вряд ли возможно.
    — Тем не менее, все к тому идет, по-моему.
    Бар уже закрывался, мы стали прощаться. Договорились встретиться на следующий день, но как-то не пришлось. Первое слово, которое вбивается в память людям, приезжающим на Кубу и не знающим испанского языка, — это «маньяна». Значение слова очень простое: «завтра», но весьма неточное в кубинской интерпретации, относительное, я бы сказал. Обещанная маньяна может наступить через два, три, а то и четыре дня. С Диего она вообще не объявилась.
    Общежитие, в котором я обитал, состояло из двух корпусов, их разделяла огромная терраса, выходившая прямо к морю. Там собиралась студенческая братия после занятий в университете. Помню, как по приезду на Кубу я отправился туда на разведку. Первое, что меня поразило, — это огромное количество женского пола самого разного посола. Нет, парни, конечно, тоже были, но девушек было очень много. И все они разговаривали. Это сборище прекрасных нимф напоминало весёлое шапито. Белокурые польки забавно перекидывались радостными полушипящими фразами, перемежая их задорным смехом, огненно рыжие чешки о чём-то мило мурлыкали с темнокожими анголками, одетыми в национальные костюмы, напоминавшие картины импрессионистов. Рядом сидели в креслах-качалках или покачивались в шезлонгах загорелые феи из самых разных стран Латинской Америки. Павлиньей походкой прохаживались местные и заезжие островитянки. Со мной тут же попытались завести беседу сразу несколько человек. Это сбило с толку. Не привык я еще к такой открытой, располагающей и ироничной манере общения. Так что отделался несколькими «да» и «нет» и решил смыться пока. Направился к другому корпусу и зашёл в лифт. Он сломался и остановился между седьмым и восьмым этажом. Внутри было полутемно. Свет проникал через зарешёченное полуокошко в верхней части дверной створки. Я попытался кричать и звать на помощь. На лестнице никто не появлялся. То ли все были как раз на террасе, то ли давили сиесту — послеобеденный испанский сон. Простоял я так часа три. Испугался несколько: приближался вечер, да и мысли дурацкие стали одолевать. «Если и здесь произойдёт знаменитая недельная маньяна, то мало тебе не покажется», — думалось мне. В полуокошке вдруг появилось женское личико и со смехом произнесло:
    — Что, застрял, красавец? Ну, теперь тебе здесь и ночевать!
    — Здравствуйте. Вы не могли бы позвать кого-нибудь на помощь?
    — Позвать-то я могу, но до завтра монтёр не появится, ты же знаешь. Или нет?
    — Знаю, я с первого корпуса, там недавно это ваше «завтра» семь дней тянулось.
    — Ничего, не унывай. Неделя быстро пролетит. С голоду я такому интересному мужчине умереть не дам. Буду каждый день еду приносить.
    — Но ведь можно же что-нибудь предпринять! Тут даже и лечь нельзя. Может, вы...
    — Да перестань ты мне выкать. Сразу видно, что недавно на Кубу прибыл. Ладно, успокойся, белобрысый. Тебе повезло. Мой дядя и есть тот завтрашний монтёр. Побегу сейчас к нему домой, буду слёзно просить о спасении советского блондина. Час потерпишь?
    — Угу.
    Вернулась девушка не через час, а спустя два. Несмотря на весёлый, жизнерадостный характер и пулемётную речь, кубинцы всё делают крайне медленно. «А куда спешить? На тот свет всё равно успеем», — отвечают они обычно и весело ухмыляются. То, что меня сразу вычислили как советского верноподданного, не удивительно. Нас здесь много. Кубинцы и знать не знают, что есть русские, белорусы, украинцы, таджики там или армяне. Для них все мы — советские, это национальность у нас такая. Объяснять что-либо бесполезно. И ещё, мы, оказывается, богатые. Приехав из страны, где очереди за дефицитными товарами составляли предмет повседневной действительности, я впервые в жизни увидел очереди за хлебом по распределительным талончикам, которые мне были знакомы лишь по попыткам купить водку. И у нас, советских, есть чеки, которые здесь можно отоварить в специализированных магазинах. Но об этом позже.
    Девушку звали Эстер. После пятичасового заточения она пригласила меня к себе на рюмку рома и поболтать-познакомиться.
    — Ты из Москвы? Тебя как зовут? Рис будешь? — выпалила она, едва закрыв дверь. И не дожидаясь ответа, поцеловала меня. Впилась губами и не отпускала минуту, а то и больше. В свой корпус я вернулся только на следующий день. Мой друг Саня стал приставать с вопросами. Я отговаривался какой-то чепухой.
    — Да хватит тебе, я ж не сдам, — заобижался он.
    Пришлось всё рассказать, заручившись обещанием, что никому ни гу-гу. Из головы не лезло предупреждение политработника из посольства во время инструктажа в первый же день пребывания на Кубе: «И это, ребята, не забывайтесь тут особо насчёт личной жизни». Как бы там ни было, но с Эстер я стал встречаться каждый день. В ней меня подкупала жизнерадостность и естественность. Девушка вела себя так, будто знакомы мы целую вечность и вообще живём вместе не первый год. Когда принимала душ, дверь не закрывала. Совершенно нормальным считалось расхаживать по комнате в обнажённом виде. Всё в этой стране было по-другому, проще что ли, без условностей. Кубинцы — счастливые люди. Нет, не так. Они гораздо счастливее всех нас, остальных. Они умеют по-детски радоваться мелочам, наслаждаться немногим. Тем, что есть. Любят хорошо поесть и повеселиться. У них меньше закомплексованности. Занятия сексом — это национальный вид спорта. Как бейсбол, например. Без стадионов, конечно. Ничего постыдного в этом нет. За все полгода на Кубе я никогда ни за кем не ухаживал. Никого не снимал. Снимали меня. И не только меня. Нас, советских студентов. Через месяц почти у всех появились подружки. На занятия в университет мы ходили только первые три недели. Потом забросили и стали изучать испанский язык с личными преподавательницами.
    Однажды, после работы переводчиком на очередном фестивале я вернулся в общагу и по привычке отправился к Эстер. Дверь открыл какой-то парень совершенно нефтяного цвета и представился женихом моей возлюбленной. Сама пассия высунулась из-за его плеча и застрочила:
    — Ой, Влади, привет! Ты же говорил, что через две недели приедешь, а всего одна прошла. Познакомься, мой будущий муж, Армандо. Красивый, правда?
    — Ага, — только и нашёл, что сказать я. Извинился, пролепетал, что зайду в другой раз, и ретировался.
    С тех пор мы с Эстер больше не виделись.
    Прошло много лет. Я уехал в Испанию, где до сих пор живу. Совсем недавно к нам в переводческую фирму заявилась… Эстер. Она вышла замуж за низкорослого никарагуанца, перебралась на иберийский полуостров и пришла сделать юридический перевод всех своих документов. Увидев меня, вскрикнула то ли от радости, толи от удивления и бросилась целоваться. Потом мы спустились в бар, выпили, поговорили, повспоминали.
    — Знаешь, когда ты уехал, в общежитие приходил тот журналист, о котором ты мне рассказывал тогда.
    — Диего?
    — Да, точно. Ну и память у тебя!
    — Профессия обязывает.
    — Ясно. Я почему о нем вспомнила? Твоя страна развалилась, на Кубе жить стало очень трудно. И мы встретились с тобой здесь. С ума сойти!
    Вскоре Эстер засобиралась и ушла.
    А я остался. Закрыл глаза и подумал: «темноволосый, с правильными европейскими чертами лица, улыбчивый Диего был пророком?»

  11. #26
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию

    Документальную повесть "Паренек" можно приобрести тут : https://www.litres.ru/vladimir-anato...alnaya-povest/

  12. #27
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Друг.

    Владимир Хомичук.

    Мы и без слов всегда друг друга понимаем. Так уж повелось ещё с моих школьных времён. Он был старше меня лет на пять, школу уже закончил и работал на химическом заводе каким-то там инженером. По району шла слава, что парень он непростой: интересовался хард-роком, сам виртуозно играл на гитаре, занимался карате. По тем временам – наборчик увлечений действительно неординарный, напряжённый и взрывоопасный, я бы сказал. Он обладал всем тем, чего мне катастрофически не хватало в мои шестнадцать лет: абсолютным музыкальным слухом и умением постоять за себя. Поэтому я и заявился к нему домой. Без предупреждения. Просто позвонил в дверь квартиры, где он жил с родителями.
    —Здравствуйте,..—обратился я к мужчине нетрезвого вида, появившемуся в скрипучем проеме.
    —Здорово, малец! Чего надо?—пахнУл на меня зловонием дядечка лет пятидесяти с гаком.
    —Мне бы с вашим сыном повидаться,..—робко промямлил я.
    —А-а,.. С этим недоделком!—прошамкало создание. —Ну проходи, сюда вот. —Гру-у-ня!—Тут к тебе пионэр пришел.
    Я постучал в боковую дверь и вошёл внутрь. За письменным столом спиной ко мне сидел молодой человек с длиннющимы светлыми волосами. Он обернулся, поправил круглые очки а-ля Джон Леннон, показал на диван:
    —Присаживайся, Вовка! Не робей, я давно тебя поджидаю.
    Щуплый, беловолосый лопоухий «Вовка», то бишь я, вытаращил глаза и плюхнулся на диван.
    —А откуда вы меня знаете? —пролепетал я.
    —Ну, во-первых, не «вы», а «ты», а во-вторых, кто ж тебя не знает? Ты же первый дискотеки в школе начал устраивать. Музыку хорошую крутишь, комментарии твои по поводу некоторых групп слышал в субботу. Но особенно ты прославился после недавней драки со старшеклассником. Н-да, досталось тебе не хило!
    —Я именно поэтому к... тебе и пришёл, Груня. Кстати, что это за имя такое, женское?
    —Да не имя это, а кликуха. С детства приклеилась—не отдерёшь. Вон даже папаша меня так кличет. Впрочем, я сомневаюсь, что он помнит, как меня на самом деле зовут.
    —Но почему Груня?
    —Фамилия моего родного отца—Грунько.
    —Ясно. А этот?—я ткнул пальцем в стену.
    —Отчим. Алконавт полный.
    —Так что насчет?..
    —Шотокана?
    —?
    —Это стиль у нас такой. Завтра пойдём, покажу тебя тренеру. Только никому ни гу-гу. Мы там типа мышцы качаем, а не карате занимаемся. Понял?
    —Угу.

    Груня научил меня не только драться. Он научил меня... нет... не на гитаре играть. Правильно оформлять свои мысли в произносимые фразы, «одевать» их, как он сам выражался по этому поводу. О чём только мы не говорили! Да обо всём: о кино, музыке, об искусстве вообще, о людях, нам встречавшихся «по жизни», о девушках, о политике, родителях, друзьях, планах на будущее...
    По прошествии стольких лет я часто вспоминаю тебя, Груня. И думаю: «Как было бы здорово, если бы у меня на самом деле был такой друг!»

  13. #28
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Бегемот.

    Владимир Хомичук.

    Автор картины "Pippi Longstocking, 2008, acrilic, canvas, 97x146" - Сяргей Грыневіч https://www.facebook.com/sergey.grinevich.3

    (Сказка – ложь...)

    Жил-был бегемот. Большой, сильный, толстый, но очень добрый. Как и все его собратья, почти всё своё время он проводил в воде. Выбирался на сушу лишь ночью на несколько часов, чтобы поесть чего-нибудь. И ещё он был грустным. Так сложилось. Когда он был маленьким, у него водилось много друзей и подружек. Со временем все куда-то расползлись, разбежались или расплылись. Он вырос и стал огромным. Его начали бояться и завидовать недюжинной силе. Но случилась беда: бегемот тяжело заболел. Ослаб сильно. Передвигался с большим трудом, через боль в спине. Появились обидчики. Он и до болезни не злоупотреблял своей силой, добрым потому что уродился, лишь защищался, а тут даже сдачи не мог дать почему-то бросавшимся на него со всех сторон соперникам. У него был сынишка – бегемотик Геба. Папа очень любил его, оберегал и заботился. А сейчас смотрел грустными глазами и, казалось, безмолвно просил: «Геба, помоги. Плохо мне». Бегемотик не знал, что делать. Видел, что папа мучается от своего бессилия, жалко ему было батяньку и... стыдно. Раньше он очень гордился отцом, старался во всём ему подражать, мечтал стать таким же сильным и красивым. А теперь все над отцом смеялись. Не в открытую, за спиной. Вроде сочувствовали, а в глазах светилось злорадство. Обидчики отца стали шпынять и его самого: как-то невзначай, как будто Геба вдруг стал ничем, поваляшкой какой-то. Буро-зеленый Геба задумался. Первый раз в своей жизни. Начал он думать так: «Вот папа. Он больной. И мне больно. Но почему? Со мной-то всё в порядке. Это от того, что я его люблю? Или от того, что стыжусь его такого?» Бегемотик заплакал большими слезами-шариками. Он не находил ответа на впервые в жизни возникшие внутри себя вопросы. И тогда решил всё проверить. Подобрался к отцу и спросил:
    – Как тебе помочь, папа? Я ведь ничего не могу сделать.
    Большой бегемот посмотрел на сына круглыми больными глазами и ответил:
    – Ты очень многое можешь сделать для меня. Просто не знаешь, как.
    – Так скажи. Я буду стараться.
    – Тут не надо стараться, сынок. Надо, чтобы это просто было.
    – Было что? – пролепетал Геба, ничего не понимая.
    – Мне очень нужна твоя любовь, сын. Это сразу и поддержка, и забота. Мне трудно одному. А заручившись твоим теплым чувством, я смогу побороть эту пакостную болезнь. Только любовь должна быть искренней, настоящей, а не выдуманной. Разберись в себе, и если найдёшь её – любовь ко мне, – значит, не бросишь меня, будешь рядом, и именно этим мне поможешь.
    Геба не ответил. Он не знал, что ответить. Врать ещё не научился, потому и промолчал. Только посмотрел испуганно на отца, но увидел в его глазах понимание и одобрение. Он погрузился в тинное озеро, опять принялся морщить лоб и думать: «Папа хороший. Он всегда был со мной, помогал, утешал, защищал. Я его люблю? Не знаю. Все говорят, что любят своих пап и мам. А правда ли это? Или так принято говорить? Как это можно проверить? Вот сейчас папе худо. Ему нужна моя любовь. А что это такое? Как она выражается? Почему, когда он стал беспомощным, я начал стыдиться этого? Значит, я его не люблю?».
    Маленький топ-топ даже вспотел от напряжения. Нелегко ему давались такие думы: «А вот если папа навсегда останется таким слабым и неуклюжим? Тогда как? Ой, нет! Не хочу! У меня даже живот заболел от такой мысли. Я ведь этого не перенесу – всегда видеть, как ему тяжело и больно». Он так разволновался, что перестал думать, выбрался из воды и быстро-быстро потопал к папе. Лёг рядом и громко сказал:
    – Папа, я буду с тобой. Я тебя не брошу.
    На этот раз промолчал бегемот-папа. Даже глаз не открыл. Только улыбнулся краешком губ.
    С тех пор Геба решил действовать. В их стаде обитала старенькая бегемотиха Тоня, она была мудрой, потому что прожила много-много лет и повидала всего на свете. Она иногда давала советы, но их нужно еще заслужить. Геба долго готовился к визиту: отбирал самую сочную траву в подарок, запасался любимыми лакомствами бегемотихи – плодами колбасного дерева. Это такое дерево, у которого очень густая крона. С ее веток и свисают эти плоды, похожие на длиннющие колбаски. Тоня их обожала. Потом Геба сочинял речь: бегемотиха не любила праздных шатальцев и требовала к себе почтенного отношения. Наконец собрался с духом, прихватил собранные яства и подплыл к старой Тоне. Водрузил подарки у её носа и величаво обратился к ней, как к царице:
    – Премного уважаемая Антонина! Я осмеливаюсь заговорить с тобой, потому как наслышан о твоей мудрости от всех наших соплеменников и нуждаюсь в твоём совете. Не о себе пекусь, об отце родном. Не могу больше видеть его боль и слабость, спасти хочу, да не знаю, как. Не откажи в добром слове, помоги вылечить папу.
    Тоня слушала внимательно, потом долго нюхала преподнесённые дары, оглядела Гебу со всех сторон и молвила:
    – Вижу дрожь твою, не врёшь, поганец. За отца переживаешь. Да и ко мне подход правильный выбрал. Не хитришь ли?
    – Нет, бабушка Тоня. Плохо папе, а я его люблю.
    – Знаю, что плохо, видела его как-то. Да и молва по озеру идёт. Только вот не просто это будет – излечить его. Болезнь у него страшная, не изведанная ещё особо.
    – Совсем ничего нельзя сделать? – скривил расстроенную рожицу бегемотик.
    – Не вздумай мне тут плакать! Сделать всегда что-нибудь можно, если с умом, упорством и терпением. Ум у тебя есть: воно как старуху ублажил да подлизался... А терпение найдёшь, ежели папку любишь. Упорства вам обоим надо будет – ой, как много! Потому как надолго эта хворь отца твоего прихватила.
    – Папа сильный и упорный, я знаю. А я хочу стать таким, как он, – ответил Геба, гордо выпячивая грудь.
    – Ну, тогда слушай и запоминай, малец. Болезнь эту вылечить полностью нельзя. Есть только одно спасение – делать физические упражнения, набираться сил по крохе и верить в излечение. Тогда, быть может, и свершится чудо.
    – Как же верить в то, что невозможно? – пролепетал озадаченный бегемотик.
    – Многое из того, что сейчас возможно, когда-то давно представлялось всем нам недостижимым. И только те, кто верил и стремился, работая не покладая лап и мозгов, превратили невозможное в явь, сначала для себя, ну а потом и для других, развеяв их сомнения и подав пример, – прошамкала Тоня, хитро посматривая на растопырившего пасть Гебу.
    – Тогда, что важнее? Вера или упорство?
    – Вера и труд. Труд и вера. Не надо их разделять. И не важно, что первое, а что последнее. Они всегда должны быть вместе.
    – И если папа будет верить и трудиться, то он выздоровеет? – откликнулся бегемотик, весь напрягшийся от желания услышать «да» в ответ.
    – Пойми, малыш, этого никто не знает. Но даже если такого и не случится, он будет счастлив.
    – Как, больной и счастливый? – захлопал глазищами Геба.
    – Он будет счастлив от того, что не сдался, что борется и радуется каждой новой толике здоровья, отвоеванной у болезни. И от того, что с ним будешь ты. И, уж поверь мне, это очень много. Больше, чем лежать, изнемогая, и терпеть обиды.
    – А-а-а?
    – Да, вполне может произойти. Ни ты, ни он ещё и не пробовали предпринять что-либо... – Тоня мотнула головой, давая понять что аудиенция завершена и принялась лопать траву и плодовые колбаски, щурясь от удовольствия.
    Бегемотик всё понял и принялся за дело: сам в уме составил папе график упражнений, опираясь на подслушанную где-то фразу «жизнь есть движение», придумал, где, как и когда они вместе будут тренироваться, раздобыл у знакомых обезьян кокосы для подвижных игр, присмотрел недалеко текущую глубоководную речку для плавания. Потом однажды утром заговорил с бегемотом-папой:
    – Папа, я знаю, что нам надо делать. Мне бабушка Тоня рассказала.
    Огромный бегемот с трудом открыл глаза, повернул голову и спросил удивлённо:
    – Ты говорил с Тоней?
    – Да, и она подсказала, как мы можем прогнать твою болезнь. Только делать всё нам надо вместе, и ты должен меня во всём слушаться, как врача и тренера.
    – Врача? И тренера? – сморщил нос бегемот.
    – Да, папа. Меня бабушка Тоня всему научила и дала специальные инструкции. И ещё она сказала, что вылечить себя сможешь только ты сам. Под моим наблюдением!
    – Тоня так сказала? – недоверчиво прищурился отец.
    – Да, теперь ты – мой пациент.
    – Ну, хорошо,.. доктор. Что я должен делать? – просипел гигант, с наигранной покорностью кивая своему отпрыску.
    На том они и договорились. И уже на следующий день начали вместе заниматься. Геба утром будил батю, заставлял разминаться, массировал ему своим носиком шею, помогал, как мог, приподнимать лапы под счёт, подталкивал сзади, чтобы выбраться на сушу. Потом они долго ковыляли к реке, погружались в воду и плавали, каждый день увеличивая расстояние. Пытались даже играть в футбол, неуклюже пиная собранные Гебой кокосы. Бегемот-папа стал оживать на глазах, улыбаться начал и трясти головой от смеха. Все вокруг теперь смотрели на них с уважением, и не решались обижать ни большого, ни маленького. Геба радовался и часто вспоминал мудрую Тоню.
    Так и стали они жить-поживать, да счастья наживать. А болезнь стала пятиться и пропадать постепенно, потому что бороться ей теперь приходилось с двумя противниками, а не с одним, как раньше.

  14. #29
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Есть у меня друг.

    Владимир Хомичук.

    Автор картины "Tango, 2008-2009, acrilic, canvas, 114x195" - Сяргей Грыневіч (Sergey Grinevich)

    Есть у меня друг. Познакомились мы лет двадцать назад, когда я только приехал в Сарагосу и ещё не привык к здешним людям, их привычкам и юмору. Луис, журналист местной газеты был достаточно известной личностью в кругах интеллигенции и ценителей изобразительного искусства. С ним обошлись несправедливо — уволили с работы, когда он тяжело заболел. Но писать и публиковать свои статьи и литературные зарисовки он продолжает и сейчас. Даже я, иностранец, часто зачитываюсь его острыми, меткими, замешанными на легкой иронии очерками. Недавно, попивая холодное пиво на летней террасе бара, он рассказал мне удивительную историю.
    Его сосед Эдуардо, талантливый скульптор по профессии и балагур по природе, неожиданно пропал. Перестал отвечать на телефонные звонки, не появлялся в баре, где они вместе обедали каждую пятницу в кругу знакомых и приятелей. Луис не на шутку забеспокоился: соседу недавно исполнилось восемьдесят девять лет, ходил он с палочкой, его каждый день посещала сиделка. Луис стал названивать детям и родственникам Эдуардо — безрезультатно, никто ничего не знал. Уже собрался обратиться в полицию, когда раздался телефонный звонок.
    —Здравствуй, Луис... Мне очень нужна твоя помощь, — раздался грустный, потерянный голос Эдуардо.
    —О боже, наконец-то! Ты где? Что случилось?
    —Я влюбился.
    —Слушай, где ты? Отвечай немедленно!
    —В Барселоне, и мне нужна твоя помощь.
    —Что надо делать?
    —Через полтора часа я приеду в Сарагосу на поезде. Встреть меня. В кармане не осталось ни гроша, не знаю, как домой добраться, – пешком я не дойду.
    Луис вылетел, как ошпаренный, на улицу, поймал такси и помчался на вокзал, хотя до прибытия скоростного поезда AVE оставалось ещё около часа. Он и сам-то ходит с трудом после болезни, быстро устаёт и часто нуждается в физической помощи посторонних людей, а тут ринулся помогать соседу.
    Подошёл поезд. Луис нервничал, сгорая от нетерпения увидеть бедолагу-друга. Тот с трудом спустился на перрон, опираясь на элегантную трость. Луис обалдел от удивления: соседа трудно было узнать. Во-первых, эта резная деревянная трость вместо простой палочки, потом дорогой светлый костюм, явно сшитый на заказ, уложенные гелем седые волосы. Правда, горбился по-прежнему, внимательно выбирая дорогу в толпе пассажиров. Но когда они наконец-то поздоровались и обнялись, Эдуардо выпрямился и приосанился. Луис посмотрел на него и вновь опешил – перед ним стоял человек с незнакомым доселе взглядом. В тёмных, молодецки нагловатых глазах искрилось счастье.
    Они присели в привокзальном кафе.
    —Рассказывай, не тяни, — прорычал Луис.
    —Она стала еще красивей, чем раньше.
    —Кто?
    —Пилар, моя первая любовь, а теперь последняя. Нет, не последняя — опять первая, и навсегда.
    Луису было умилительно смешно и интересно слушать этого старика, помолодевшего лет на десять за одну неделю. Именно столько он провёл в Барселоне, где теперь жила Пилар, тоже разведённая, оставшаяся одна и всё ещё любившая путешествовать и знакомиться с людьми. Встретились они, конечно же, случайно, в Сарагосе, на концерте известного пианиста. «Ага, случайно, ну-ну», — хихикал про себя бывший журналист, но вида старался не подавать, кивал в ответ и энергично жестикулировал в знак согласия с каждым словом влюблённого соседа.
    Эдуардо узнал её сразу. В глазах помутнело от наплывших воспоминаний и зародившегося в один миг нового, сильного притяжения к этой женщине. Она сидела неподалеку и слушала «Сентиментальный вальс» Чайковского с грустной улыбкой на красиво очерченных губах. Музыка и облик забытой, но вдруг оказавшейся рядом юношеской любви сразила Эдуардо — он заплакал. Концерт они не дослушали. В антракте Эдуардо, убедившись в отсутствии рядом какого-либо соперника, подскочил к Пилар и буквально выволок её на улицу. Целовались они долго, по-детски нежно, едва прикасаясь друг к другу губами. Потом договорились встретиться в Барселоне через неделю. Эдуардо начал энергично готовиться к новой встрече с любимой.
    —Луис, я потратил все свои наличные сбережения.
    —Судя по-твоему прикиду, сбережения были внушительными.
    —Нет, ты не понял. Не на одежду, а на... таблетки, специальные.
    В Барселону пришлось ехать на автобусе: денег действительно катастрофически не хватало. Слава богу, Пилар догадалась снять недорогой номер в отеле и заранее оплатила его на неделю вперёд. Осмотр достопримечательностей Барселоны, который они вместе тщательно спланировали, на отеле и закончился. Из номера они не выходили всю неделю.
    —Она богиня! Богиня любви! Как она красива! Прекрасна, обворожительна! — не умолкал ополоумевший Эдуардо.
    —А, теперь я понял, почему вы не вылезали из номера.
    —Из кровати, Луис, из кровати.
    —Угу... Ну и как?
    —Замечательно, небесно! Но случилась катастрофа. Поехали домой, кстати. Я потом тебе расскажу. Она должна мне позвонить на домашний телефон. Боюсь пропустить.
    Катастрофа заключалась в том, что женщина, уставшая и измождённая ласками нашего героя, попыталась встать с кровати и упала. Неудачно приземлилась и сломала шейку бедра. Эдуардо отвёз её в больницу, где она и осталась, ожидая операции, а он вынужден был вернуться домой в Сарагосу.
    С тех пор прошла ещё одна неделя. Эдуардо из дома не выходил: всё ждал звонка. В суматохе парочка где-то потеряла мобильные телефоны. Луис приходил к нему каждый день, помогал, чем мог. Они подолгу разговаривали. Вернее, говорил в основном Эдуардо, а его друг внимательно слушал и лишь иногда задавал наводящие вопросы.
    —Я только сейчас понял, что такое любовь, какое это огромное, всеобъемлющее, прекрасное чувство. Во мне не страсть проснулась, не думай, и не смотри на меня как на выжившего из ума старикана. Во мне появилось столько нежности и заботы о другом человеке и ответственности, что ли, за ее судьбу рядом со мной, что я и думать ни о чём другом не могу.
    —А чего же ты столько бабла на «специальные» таблетки угробил?
    —Ну, я же всё-таки мужчина, нельзя было ударить в грязь... —робко отвечал Эдуардо.
    В субботу сосед радостно объявил, что операция прошла удачно и он опять уезжает в Барселону. Луис попытался пошутить:
    —Вижу, дело идет на поправку. Когда свадьба?
    Эдуардо вдруг помрачнел, вернее, посерьёзнел. Долго думал, прежде чем ответить. Посмотрел Луису прямо в глаза и твёрдо произнёс:
    —Нет, пусть хоть пара лет пройдет — попривыкнем к друг другу, притрёмся... Не хочу я её больше терять!

  15. #30
    Пользователь Аватар для Khomitchouk
    Регистрация
    04.06.2021
    Адрес
    Сарагоса
    Сообщений
    37
    Поблагодарил Поблагодарил 
    24
    Спасибо Поблагодарили 
    1
    Поблагодарил в
    1 Post

    По умолчанию



    Крик.

    Владимир Хомичук.

    Крик вырвался непроизвольно. Надорванный, животный, злой...
    Впрочем, сама ситуация не располагала к такой моей выходке. Друг, ну не так, чтобы очень закадычный, а может быть и не друг, просто хороший приятель, однокашник – в институте на одном факультете учились – пригласил в гости. Не виделись давно. Раньше встречались довольно часто, выпивали вместе, разговаривали, травили анекдоты и, конечно же, ржали от души.
    И всё путём, как сейчас выражаются. Посидели, вспомнили прошлое. Приятель познакомил с маленькой дочуркой, которую я ещё даже не видел. Обалденное создание, говорит на двух языках одновременно и постоянно их путает. Болезнь всех детей, родившихся в эмиграции. Забавно было с ней разговаривать, серьёзная такая, всё норовила узнать поподробнее, откуда это новый дяденька такой взялся. Вопросов выпалила сразу целую обойму, да ещё и повторяла их, слушаясь родителей, поправляя слова, и оттачивая произношение.
    – А почему ты раньше не приходил?
    – Тася, нельзя незнакомому дяде сразу «тыкать». Ты должна к нему на «вы» обращаться, – вступилась в разговор мама рыженькой девочки со вздёрнутым носиком, усыпанным веснушками-конопушками.
    – Почему?
    – Ну потом, когда вы подружитесь, сможешь и на «ты» перейти.
    – Так я же всех взрослых дядь и тёть на «ты» называю.
    – Это на испанском. Здесь так принято. А сейчас ты на русском языке общаешься, да и дядя – тоже русский.
    – А ещё неизвестно, подружимся мы или нет. Ты хочешь со мной дружить? То есть... вы хочешь? Ой, вы хочи..те, нет, вы хоотиите?
    – Хочу, – рассмеялся я. И давай сразу на «ты», не будем усложнять себе жизнь.
    – Правильно. А... можно? – девчушка посмотрела на мать.
    – Хорошо, с этим дядей можно, он наш друг. Но только с этим. А с другими русскими будь добра!
    – Ладно.
    Было очень приятно и интересно. Друг недавно квартиру купил. Большую и удобную. Ипотека, правда, тоже была большой, но не очень удобной. На эту тему в основном и проговорили весь вечер, передвигаясь из одной комнаты в другую, а затем уже сидя за столом, ужиная и попивая отменное сухое красное вино. Ну почти как в былые времена. Потом началось... Слава богу, жена и дочка к тому времени отправились в другую комнату по своим делам.
    – Ну, а с работой у тебя как? – спросил я.
    Лучше бы не спрашивал. Отвык, подзабыл, что это излюбленная тема Андрея. Как только он садился на своего «конька», все остальные темы, предметы и люди меркли. Остановить его было уже ну просто невозможно. В принципе, говорил он всегда одно и то же. Работ Андрей поменял много, был прекрасным специалистом в своём деле, одним из лучших даже. Но о каком бы месте работы он ни говорил, новом или старом, всегда выходило одинаково мерзко. Да ещё и коряво, потому что человек с высшим образованием, говорящий на двух иностранных языках, почему-то скатывался на сквернословие. Он не ругался матом, он на нём разговаривал. Причём делал это упоительно и непроизвольно. Работал Андрей слесарем. Но не в этом, наверное, суть. Дело он свое любил, относился к нему бережно и с уважением. Только вот одно ему мешало – тщеславие.
    – Руки у этих испанцев из задницы растут, понимаешь. Ни хрена не рубят, идиоты. Я ему объясняю – здесь подточить надо сперва, потом срезать угол и тогда уже шлифовать. Нет, блин, куда там, я же для него никто, переселенец драный.
    Такой вот фаршированный руганью монолог мог продолжаться бесконечно, до посинения. После выдачи неизменных в своём негативе поименных характеристик трудовым соплеменникам затрагивалась тема зарплаты. Зарплата страдала и кукожилась под бременем отглагольных прилагательных: «прилагался» Андрей к ней сочно и со смаком. Платили ему всегда, по его словам, ничтожно мало, меньше, чем другим.
    – И потом, прикинь, когда немцы приезжают, ну типа клиенты или купцы, меня же ещё и переводчиком определяют, а бабло за эту, совсем другую работу, где? В жопе, то есть в кармане у суки-шефа.
    Во всём и везде был виноват начальник, который, мало того, что ни в чём не разбирается, так ещё и расист.
    – Андрюха, ну ты же не негр, не азиат, в конце-то концов, – не выдержал я и на этот раз. Как всегда, ошибся. Дальше разговор переходил на личности.
    – Да чё ты гонишь? Как был всегда задавалой, так и остался, эгоцентричный ты наш.
    – А при чём тут я?
    – И при том, и при этом. Ты никогда не даёшь до конца договорить, вечно перебиваешь, чтобы какую-нибудь заумную хрень вставить. Ну давай, а я уж послушаю.
    «Н-да, поговорили два товарища после долгой разлуки», – подумалось мне. Хотел было остановиться, но почему-то продолжил:
    – Ты затронул интересный вопрос, Андрей. Считается, что эгоизм – это плохо. Я не думаю, что любовь к себе плоха по определению. Все мы любим себя с малых лет. Ну и что в этом нехорошего? Если ты любишь себя, значит будешь развивать и лелеять свое «я»: заниматься самовоспитанием, самообразованием, усовершенствованием собственной личности. И к тому же, всё зависит от того, ЧТО или кого человек подразумевает под эти самым эго. Ведь мы не существуем в замкнутом пространстве, нас окружают дорогие нам люди, но если человек включает их в определение своего «я», то это уже и не эгоизм вовсе. Во всяком случае, не чистой воды. Самому себе ты ведь не возжелаешь зла? Значит не возжелаешь его и ближнему своему, если он вхож в твое эго. Мне кажется, что никто и никогда не делает ничего из бескорыстных побуждений. И тот, кто утверждает обратное, тот просто лицемер. Ему-то самому ох как нравится чувствовать себя хорошим и добрым, помогая другим! А что это, если не эгоизм?
    – То есть, ты хочешь сказать, что любая услуга и подмога другому человеку оказывается из любви к себе, что ли?
    – Не стоит так упрощать, но, в сущности, да. И чем больше других в тебе, чем чаще ты помогаешь им, тем быстрее срабатывает механизм навыка или шаблона. И делать добро становится привычкой.
    – Ну, ты даешь. Белиберда какая-то!
    – Пап, а что такое белибедра?
    В дверном проеме стояла Таська с выпученными глазками и полуоткрытым ртом.
    – Не белибеДра, а белибеРда. Это слово означает что-либо нестоящее, несуразное, запутанное или глупое, – опередил я растерявшегося от неожиданности отца семейства, который тут же добавил перцу во щи:
    – Чушь, ахинея, вздор и бессмыслица это, доченька.
    – Значит дядя глупый? А как же я буду с ним дружить?
    – Я не глупый, Тася, я просто смешной, папа именно это и имел в виду.
    Маленькая егоза постояла еще немного, внимательно оценивая ситуацию и поглядывая то на меня, то на отца, буркнула свое архисерьёзное «ладно» и ускакала.
    – Вообще-то, это не белиберда, Андрей, но не будем спорить. Так и быть, остановимся на том, что это просто казуистика.
    – Хорошо, но ты упомянул в своей лекции слово «лицемер». Это что, в мой адрес?
    – Да нет, конечно. Просто я говорил о том, что многие люди не решаются напрямую признать эгоистичность своих или чужих поступков и начинают нести настоящую чушь и ахинею, как ты правильно заметил только что, о благих намерениях во имя чего-то или кого-то, часто упоминая в качестве примера не себя любимого, а кого-либо из знакомых, родственников или друзей. Но! Имеют-то они в виду именно себя, а не других, хороших и нравственно чистых людей. Желание казаться лучшим за счёт ближнего, притворяться святошей и чистоплюем в угоду устоявшимся на протяжении истории развития человечества моральным канонам и есть лицемерие. Классический пример этому – знаменитое утверждение «В Советском Союзе секса нет».
    – Ну наконец-то! Давай лучше об этом.
    – О чём?
    – О нём родимом, о сексе. И женщинах, а то надоел ты уже со своей казуистикой, блин.
    И об этом поговорили тоже. Потом Андрей рассказал пару свежих анекдотов, которые умел мастерски приправлять, помимо ядреных междометий, интонациями и паузами. В общем, хорошо провели время, и я стал собираться домой. Вызвал такси, и мы спустились вниз. Таксист вышел, чтобы помочь с инвалидной коляской, и Андрей, возможно потому, что был навеселе, вступил с ним в беседу.
    – Вот такие вот дела. Друг мой,.. – он кивнул в мою сторону. – Мы вместе в Испанию приехали, русских в Сарагосе и в помине еще не было. Мы первые с ним были. А оно видишь, как обернулось...
    И по щеке приятеля, которого я не видел уже лет пять, потому что он просто отвернулся от меня, когда случилась беда, и сказал в своё время моей верующей маме, что она совсем не знает родного сына, а Бог – он всё видит, покатилась театральная, большая, лицемерная слеза.
    Вот тогда, уже сидя в такси, я и закричал. Водитель отъехал немного, потом притормозил, повернулся ко мне и сказал: «Я бы на твоём месте, братан, и не так ещё зарычал».

Страница 2 из 2 ПерваяПервая 12

Социальные закладки

Социальные закладки

Ваши права

  • Вы не можете создавать новые темы
  • Вы не можете отвечать в темах
  • Вы не можете прикреплять вложения
  • Вы не можете редактировать свои сообщения
  •  
Яндекс.Метрика free counters Рейтинг@Mail.ru