театральный кружок/ театральная студия

[Irinitti]

Приветик всем!Я руководитель Театра эстрады"100%"(хореография,театр-студия),театралку сделала недавно и как всегда одни девченки.Я тоже хочу сделать с ними на 9 мая небольшую постановку на тему"А зори здесь тихие",ищу материалы,может Вам пригодится,мне понравилось
Девчонки поры огневой

музыкально-литературная композиция

/Занавес закрыт. На фоне музыки звучит стихотворение. Луч/
Когда это будет – не знаю
В стране белоногих берез
Победу Девятого мая
Отпразднуют люди без слез
Поднимут старинные марши
Армейские трубы страны
И выйдет к армии маршал
Не видевший этой войны
И мне не додуматься даже
Какой там ударит салют
Какие там сказки расскажут
И песни какие споют

/Занавес открывается. На сцене современный школьный класс. Ученики
готовятся к уроку. Вбегает школьница./

Шкл. Привет! Слышали, сегодня после уроков встреча с ветераном Великой
Отечественной Войны, а потом фильм пойдем смотреть.
1 – й. Опять!
2 – й. Сколько можно!
3 – й. Лучше бы дискотеку какую-нибудь придумали!
1 – й. А какой фильм?
Шкл. Сказали «А зори здесь тихие». Про войну.
1 – й. А я люблю про любовь. И чтоб все закончилось хеппи-эндом.
2 – й. Конечно, тебе какая война, тебе боевичок или эротику подавай.
3 – й. А давайте не пойдем. Зачем нам это надо?
4 – й. А я пойду.
Шкл. Конечно иди. Будешь представлять весь наш дружный класс.
4 – й. Я пойду не за класс. Я пойду за себя. У меня дедушка, мамин отец,
18-летним погиб под Берлином. А бабушкина сестра в 44-ом пропала без
вести.
1 – й. Как будто ты один такой. У меня в семье до сих пор хранится
похоронка на прадеда.
2 – й. А у меня прабабушка в годы войны медсестрой в госпитале работала.
3 – й. А у меня…
4 – й. Вот видите. Мы не знали этой войны, но она прошла через наши семьи.
Вы помните, сколько людей погибло тогда?
Шкл. Вроде бы больше 20 миллионов.
4 – й. Вроде бы… А ты вдумайся в эту цифру. Ведь многие из них были чуть
постарше тебя.
Шкл. Как страшно!
4 – й. Да, страшно. Но мы не должны забывать и страшные страницы нашей
истории. Потому что забыть – значит предать. Предать тех, кто не вернулся
с войны.
1 – й. Мы пойдем на встречу с ветераном?
2 – й. Да. И в кино пойдем.

/Опускается занавес. На фоне занавеса звучит мелодия довоенного вальса/

1 дев. Первое взрослое платье надела
Первые туфли на каблуке
Ах, этот вальс танцевать так хотелось! –
Бусы и ленты, рука в руке!
1 юн. Бал выпускной закружил нас с тобою
Вот и заря в проеме окна!
1 дев. Нет, не заря, это зарево боя!
2 дев. Это июнь – двадцать второе,
Год сорок первый – война.

/Звуки взрывов, топота ног, яркие вспышки света/

3 дев. Мы-то не знали, мы ждали рассвета…
Вмес. Трубы трубят! Трубы трубят!
3 дев. Нам показалось, что танцы все это.
А это – трубы сзывают ребят.
2 юн. Мы все до сих пор
Назывались – ребята
Так где ж это слово? –
Прощаемся с ним!
Ребятам – повестки из военкомата
А девушкам надо решать самим!

/ Уходят. На сцене девушка под гитару поет песню «До свидания, мальчики»/

/занавес поднимается. Сцена после боя. Затем выходят 3 девушки в военной
форме/

1 дев. Я ушла из детства в грязную теплушку
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слышал
Ко всему привычный сорок первый год.

2 дев. Качается рожь несжатая
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы, девчата,
Похожие на парней.
3 дев. Нет, это горят не хаты –
То юность моя в огне.
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.

/Занавес поднимается. Стол, на столе цветы. За столом сидят Соня, Рита,
Лиза/

Соня. Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего
Мы, дети страшных лет России
Забыть не в силах ничего.
Лиза: Чьи это стихи, Соня?
Соня: Это Блок. Тоненькую книжечку с его стихами мне подарил очкастый
сосед по лекциям.
Рита: Наша Соня знает этих стихов уйму. Недаром она и в школе, и в
университете круглой отличницей была.
Соня: Да! Я всегда вместо танцев бегала в читалку или в театр.
Лиза: Соня, почитай еще!

/Вбегают Галка и Женька с патефоном в руках/

Женя: Девчонки! Вот выпросила у Полинки патефон!

/Женя включает патефон и, схватив Галку, танцует под Рио-риту/

Соня: Ой, Женечка, какая ты красивая!
Галя: На сцену бы тебя, Женька! Вот я всегда мечтала стать певицей, носить
длинные платья, иметь массу поклонников…
Женя: (дурачась) Представляю – певица Четвертачок! (целует Галю).
Галя: Фамилия, конечно, смешная! Мне ее завхоз в нашем детдоме дал, и все
из-за маленького роста.
Лиза: Ой, Женька, ой! С тебя только скульптуру лепить!
Рита: Красивая! Красивые редко счастливыми бывают.
Женя: Девчонки! А я ничего не боюсь! Мне отец говорил: «Дочка красного
Командира ничего не должна бояться». Я и на лошади скакала, стреляла в
тире, сидела с отцом в засаде на кабанов, гоняла на отцовском мотоцикле по




военному городку… А сколько я крутила романов с затянутыми в рюмочку
лейтинантиками !
Лиза: А я все 19 лет живу в ожидании счастья. Подружки кто уехал учиться,
кто замуж вышел, а я за больной мамой ухаживала, отцу в лесничестве
помогала.
Рита: Знаете, девчата, а я ярче всего помню школьный вечер – встречу с
героями – пограничниками. Я случайно оказалась рядом с лейтенантом
Осяниным и сидела, боясь шевельнуться… А потом… Потом он пошел меня
провожать. Я схитрила и повела его самой дальней дорогой. Я была первой из
нашего класса, кто вышел замуж и не за кого-нибудь, а за красного
командира-пограничника. Через год я родила мальчика. Я была самой
счастливой женщиной на свете! Проклятая война!!!

/Супер опускается. Выходят современные девушки и юноши/

1. Ровесницы наши со школьной скамьи
Когда-то под пули шагнули в бои
И тяжесть войны, что бедой обожгла
На плечи вчерашних девчонок легла
2. Ровесницы наши просились на фронт
Туда, где в полнеба пылал горизонт
Спешили попасть поскорей в медсанбат
Спасали от ран умиравших солдат
3. Да, в гимнастерках и шинелях
И не на танцах, а в бою
Сжав губы и неся потери
Девчонки юность встретили свою.
4. Я сегодня думаю о многом
В сапогах солдатских, все в пыли
По лихим, не девичьим дорогам
Наши девушки в бессмертье шли
5. Они не станцевали своих вальсов
Не дождались признания в любви
Девчонками ушли на фронт сражаться
За мирный дом и за мечты свои.

/Уходят. Лучом по очереди высвечиваются Герои. Звучит реквием./

Васк: Здесь у меня болит, сердце свербит. Так свербит… Положил ведь я вас
всех пятерых положил, а за что? За десяток фрицев?
Рита: Ну зачем так? Все же понятно… Война…
Васк: Пока война – понятно. А потом, когда мир будет? Будет понятно почему
вам умирать приходилось? Почему я фрицев этих дальше не пустил, почему
такое решение принял? Что ответить, когда спросят? Что ж это вы, мужики,
мам наших от пуль защитить не могли? Что ж это вы их со смертью оженили, а
сами целехоньки?
Благословляя на праведный бой
Женщина мужеству нас учила
И если на свете есть все – таки бог
Бог – это женщина, а не мужчина.
Рита: Меня ранило осколком в живот, что даже разглядеть было трудно, что
там, потому что смешалось все – и кровь, и рваная гимнастерка, и вмятый
туда, в живот, солдатский ремень. Боли почти не было, только все сильнее
пекло в животе и хотелось пить. Я заплакала, но слезы потом пропали, они
отступили перед тем огромным, что стояло передо мной, в чем нужно было
разобраться и к чему следовало подготовиться. Я не жалела себя, своей
жизни и молодости, потому что все время думала о том, что было куда
важнее, чем я. Мой муж геройски погиб во второй день войны, а сейчас и мне
смерть прислала повестку – ржавый и щербатый осколок. Мой сын остался
сиротой, он остался один, мой маленький сын в этом огромном и страшном
мире. Я думала о том, как переживет он войну, и как потом сложится его
жизнь. Я знала, что рана моя смертельна и умирать я буду долго и трудно… Я
застрелилась выстрелом в висок.
/детский крик «Мама-а-а-а»/


Лиза: До чего же мне хочется жить
Умирать мне, друзья, неохота
Только б жить и страдать, и любить
Снова тратить бы годы без счета

Только б жить, и любить, и гореть
А уж жизни осталось немного
Для чего ж нам пришлось одолеть
Эту трудную нашу дорогу

Жизнь, как камень, тяжелый несли
По военной тропе за плечами
И как к краю земли подошли
Не заметили как-то и сами.

Васков понравился мне сразу: когда стоял перед нашим строем, растерянно
моргая еще сонными глазами. Я думала о нем и как на крыльях летела через
лес. Шагнула в болото, с трудом продвигаясь вперед. Осталось пройти
последний кусок, а дальше шла суша, там за час-полтора добегу до своих.
Вдруг огромный белый пузырь вспучился передо мной. Это было так
неожиданно, я, не успев вскрикнуть, рванулась в сторону. Земли не было.
Ноги медленно, страшно медленно тащило вниз, а тропа была где-то совсем
рядом, полшага от меня, но эти полшага уже невозможно было сделать.
«Помогите! На помощь!». Я долго видела майское прекрасное безоблачное
небо. Хрипя, выплевывая грязь, я тянулась и тянулась к нему, тянулась и
верила. Над деревьями медленно всплыло солнце, лучи упали на болото и я в
последний раз увидела его свет – теплый, нестерпимо яркий, как обещание
завтрашнего дня. И до последнего мгновения верила, что это завтра будет и
для меня.

Женя:
Я верила в себя и тогда, когда уводила немцев от Осяниной, не на мгновение
не сомневалась, что все окончится благополучно. И даже когда первая пуля
ударила в бок… Я просто удивилась. Ведь так глупо, так несуразно и
неправдоподобно было умирать в девятнадцать лет… «Расцветали яблони и
груши» (песня прерывается автоматной очередью). А немцы ранили меня
вслепую, сквозь листву. Я могла бы затаится, переждать, и может быть,
уйти. Но я стреляла, потом, пока были патроны, стреляла лежа, не пытаясь
убегать, потому что вместе с кровью уходили и силы… И немцы добили меня в
упор, а потом еще долго смотрели на мое и после смерти гордое и прекрасное
лицо.

Соня:
А я и не думала о смерти, когда бежала за кисетом нашего старшины, который
он оставил на прежней стоянке. Бежала без опаски, торопясь притащила
старшине махорку ту, трижды проклятую. И понять не успела, откуда
свалилась на хрупкие плечи потная тяжесть, почему пронзительно яркой болью
рванулось вдруг сердце.
Я могла бы детишек нарожать, а те бы внуков и правнуков, а теперь не будет
этой ниточки. Маленькой ниточки в бесконечной пряже человечества,
перерезанной ножом…

Галя: Что такое подвиг? Прощание или вера?
Что такое подвиг? Мгновенье или вечность?
Шла она неслышно от школьного порога,
Уходила девочка в бессмертную дорогу.
Реальный мир был суровым и жестоким. Я всегда жила в воображаемом мире и
хотела бы забыть и вычеркнуть все… И мертвые полузакрытые глаза Сони, и
затвердевшую от крови ее гимнастерку, и две дырочки на груди… Узкие, как
лезвия. Но не могла. И это рождало тупой, чугунный ужас, который словно
пружина сработал в тот самый момент, когда немцы прошли от меня в двух
шагах. Я метнулась через поляну, наперерез диверсантам, уже ничего не
видя, не соображая. Коротко ударил автомат.

(автоматная очередь)

Васков:
Что, взяли? Взяли, да? Пять девчат, пять девочек было всего, всего пятеро!
А не прошли вы, никуда не прошли и сдохните здесь, все сдохните!

/Исполняется песня «Журавли». Затем на сцену выходят современные юноши и
девушки/

1. Над страною звучит набат
Оглянись сквозь года назад
2. Сорок первый… Горящие хаты
В бой на смерть шли тогда солдаты
3. Сорок пятый… Победные марши.
4. Те ребята ведь были чуть старше нас
5. Позабыть не имеем мы права
Те года, что овеяла слава
6. И своим мы расскажем детям
Как народ наш врагу ответил
7. Как как прошел сквозь огонь, сквозь беды
Вместе: Мы – наследники той Победы.

[Ингуша]

Девочки,дорогие!Нужна помощь!Сценка ко Дню Валентина,рассчитанная на старшие классы,детки артистичные,хорошие!Помогите,пожалуйста!!!

[MaRinKa_Z]

Ингуша,
Мы делаем эту сценку. Ребятам нравится. Взяла с недр Интернета.

Сценарий миниатюры «Свидание»

Эту миниатюру придумали участники СТЭМа «Куча-мала» еще до создания команды КВН «Ребята с нашего двора». Главную роль исполнял Юрий Янченко. Финальную редакцию текста делал Александр Минеев.

Скамейка. На ней сидит дед и читает газету. Над скамейкой висят часы. На них 17-00. Подходит юноша с цветами.

Дед: Свидание, что ли?

Юноша: Свидание!

Дед: (глядя на часы) Молодец, вовремя пришел. Минута в минуту.

Юноша: Нет, даже раньше. У нас в 18-00 свидание. А я чуть-чуть пораньше пришел. Вдруг она тоже пораньше придет.

Дед: Наивный молодой чумодан.

Юноша: Ну и пусть раньше не придет. Я тут подожду, подумаю о ней.

Дед: Ну-ну, давай, давай

Юноша: Вот сейчас она, наверное, пьет чай, держа чашечку своей изящной, чуть-чуть пухлой ручкой. Своими белоснежными зубками она надкусывает печенье, и начинает его кушать...

Дед: И чавкать!

Юноша: Да нет, что вы! Она культурная. А потом она быстро встает, идет к зеркалу и пудрит свой прелестный носик...

Дед: С бородавкой!

Юноша: Что вы?! Нет у нее никакой бородавки. Попудрив носик, она начинает красить глазки, которые светятся как два солнца, причесывает волосы...

Дед: И перхоть сыпется!

Юноша: Да нет у нее никакой перхоти! Ее волосы пахнут лавандой. Потом, она надевает маленькие туфельки, и ее ножки...

Дед: Кривые, небось?!

Юноша: Что вы заладили! Вы же её не видели! И вообще, кто вам дал право так о ней говорить?! Она лучше всех на свете!

Дед: Лучше всех, лучше всех... Подожди тут пару часиков - узнаешь, кто мне дал такое право.

Прошел час. Появляется девушка. Хочет подойти к юноше, но ее не пускает бабка.

Бабка: Стоит? Ждет? О тебе думает.

Девушка: Ну, я пойду.

Бабка: Подожди, милка! Девушки должны опаздывать. Подумает о тебе, любить тебя больше будет.

Девушка: Правда?

Бабка: Вот те крест!

Девушка: Ну, тогда я в магазин пока схожу.

Прошел еще час.

Дед: Вот! Уже 19-00. Где твоя принцесса?

Юноша: Небось, хлещет сейчас с подругой чай, держа литровую кружку своей толстой волосатой ручищей, оттопырив кривой мизинец с обгрызенным ногтем! Всеми своими двадцатью тремя желтыми зубами она кусает батон с маслом, и начинает его жевать...

Дед: И чавкать!

Юноша: Да, да! Чавкать! Аж за ушами трещит! Она чавкает, облизывая свои толстенные губищи! А потом она вразвалку поднимается, и, шаркая тапочками, плетется к зеркалу. Пудрит там свой нос...

Дед: С бородавкой!

Юноша: С огромной бородавкой! Замазывает прыщи, хотя от этого они становятся еще более заметнее. Рисует брови, которых нет, и никогда не будет. Причесывает свои грязные сальные волосы...

Дед: И перхоть сыпется!

Юноша: Снегопадом! Потом сует лапы в растоптанные туфли, и ее ножищи...

Дед: Кривые, небось?!

Дед и Юноша ударяют друг друга по ладоням в знак солидарности.

Юноша: И я жду такое страшилище?!

Появляется девушка.

Девушка: Привет, милый! Давно меня ждешь?

Юноша: Давно

Девушка: Наверное, думал обо мне?

Юноша: Думал!

Девушка: И что надумал?

Юноша: Знаешь! Знаешь!!! По-моему, я тебя не достоин! (уходит)

Девушка: Юра! Юра! Куда ты?! Подожди! Почему?! (бежит за ним)

Выходит бабка. Подходит к деду.

Дед: Ну что, старая, шесть ноль в мою пользу!

[Ингуша]

MaRinKa_Z,
Спасибо огромное!!!

[Александра 26]

Доброго утра, дня, вечера, ночи....
Я молодой специалист... хотела бы попросить совета..... Я на следующий недели открываю театральный кружок... не могли бы вы, из своего опыта, дать пару советов, как начать... У меня есть идеи... но немного волнуюсь... Первый раз, как в первый класс)))
Заранее СПАСИБО!!!

[ГУЗЕЛЬКА]

Привет всем! Спасибо за темку! Может, кто сможет помочь? Мне нужен диалог для парного конферанса девочек 8 и 9 лет на тему сцены, звезд, детства,мира (в этом году еще и приуроченное к 65летию ПОБЕДЫ) ну и тому подобное, чтобы в конце можно было объявить номер. Всего на 2 минуты. Может, кто поделится идеями, подскажет образы? Буду рада любому отклику. Приветствуются юморные диалоги.Сама я в плане сочинительства не очень

[Александра 26]

Есть сайт Театр детям, где можно тоже очень много найти нужной литературы.... вот сайт: - http://teatrbaby.ru/metodika/posobie.htm

Добавлено через 3 минуты
И кроме того есть сайт тоже с литературой... может кому поможет именно театральная.... - http://www.theatre-studio.ru/library/ - смотрите на здоровье! очень удобный каталог

[лорена]

Дорогие коллеги! Ищу материал для юбилея детской театральной студии. Может у кого есть, буду бескрайне благодарна!

[PIART]

Благословляя на праведный бой
Женщина мужеству нас учила
И если на свете есть все – таки бог
Бог – это женщина, а не мужчина.


ПОДСКАЖИТЕ - КТО ПЕЛ ЭТУ ПЕСНЮ, И НАЗВАНИЕ ЕЕ:cool:

[Елена Ившина]

Сейчас лажу по Инету, ищу пьесу для подростков, что-то типа "Праздника непослушания". Хотя если не найду ничего интересного, не исключаю, что будем ставить "Праздник непослушания",

Всем привет! Я совсем-совсем новенькая:) мариночка, а не подскажете, как у Вас дела с "Праздником непослушания"? Мы тут тоже планируем его ставить - совсем ничего в Инете найти не могу. Может, сценарии, минуса и т.д. Девочки, спасите!!!

Добавлено через 3 минуты

Я столкнулась так же с проблемой репертуара, искала что-то для поростков и наталкивалась на некоторые произведения "упавшая с луны", "лето в один день" так же сказки Андерсена

Мы тоже только-только на конкурс Андерсеновского "Снеговика" ставили - очень хорошо, философское такое произведение и красивое... Анюша, по Вашей наводке открыла себе потрясающее произведение "Лето в один день"! теперь точно знаю, что будем ставить на конкурс в будущем году!:wink: Спасибо огромное!

[Тяня]

Привет всем.У кого есть опыт проведения театрального фестиваля поделитесь, пожалуйста? Название фестиваля "Победная весна". Нужно оформление в фойе.

[лорена]

Сообщение от MaRinKa_Z
И предлагаю обсудить тему репертуара. Что, кто ставит? Сейчас лажу по Инету, ищу пьесу для подростков, что-то типа "Праздника непослушания". Хотя если не найду ничего интересного, не исключаю, что будем ставить "Праздник непослушания", но прийдется переделывать.

Очень нужен электронный вариант пьессы "Праздник непослушания". В свою очередь погу поделиться парой песенок (больше пока нет) из этого мюзикла.

[ЕленаВас]

Очень нужен электронный вариант пьессы "Праздник непослушания". В свою очередь погу поделиться парой песенок (больше пока нет) из этого мюзикла.

Здравствуйте, Лорена! Я нашла электронный вариант книги на сайте по адресу - http://bookz.ru/authors/sergei-mihal...d45866b0e.html
скачивание бесплатное. Рада, если вам помогла!

[Александра 26]

Если кому-то нужно....
Нам на учебе педагог советовал почитать Есенина "Ключи Марии"

Добавлено через 3 минуты
Ключи Марии
1
Орнамент - это музыка. Ряды его линий в чудеснейших и весьма тонких распределениях похожи на мелодию какой-то одной вечной песни перед мирозданием. Его образы и фигуры какое-то одно непрерывное богослужение живущих во всякий час и на всяком месте. Но никто так прекрасно не слился с ним, вкладывая в него всю жизнь, все сердце и весь разум, как наша древняя Русь, где почти каждая вещь через каждый свой звук говорит нам знаками о том, что здесь мы только в пути, что здесь мы только избяной обоз, что где-то вдали, подо льдом наших мускульных ощущений, поет нам райская сирена, и что за шквалом наших земных событий недалек уже берег.
Прежде чем подойти к открывшимся нам тайнам орнамента в слове, мы коснемся его линий под углами разбросанной жизни обихода. За орнамент брались давно. Значение и пути его объясняли в трудах своих Стасов и Буслаев, много других, но никто к нему не подошел так, как надо, никто не постиг того, что -
...на кровле конек
Есть знак молчаливый, что путь наш далек.
(Н. Клюев)
Все ученые, как гробокопатели, старались отыскать прежде всего влияние на нем, старались доказать, что в узорах его больше колдуют ассирийские заклинатели, чем Персия и Византия.
Конечно, никто не будет отрицать того, что наши древние рукописи XIII и XIV веков носят на себе явные признаки сербско-болгарского отражения. Византийские и болгарские проповедники христианских идей наложили на них довольно выпуклый отпечаток. Никто не скажет, что новгородская и ярославская иконопись нашли себя в своих композициях самостоятельно. Все величайшие наши мастера зависели всецело от крещеного Востока.
Но крещеный Восток абсолютно не бросил в нас, в данном случае, никакого зерна; он не оплодотворил нас, а только открыл лишь те двери, которые были заперты на замок тайного слова.
Самою первою и главною отраслью нашего искусства с тех пор, как мы начинаем себя помнить, был и есть орнамент. Но, просматривая и строго взглядываясь во все исследования специалистов из этой области, мы не встречаем почти ни единого указания на то, что он существовал раньше, гораздо раньше приплытия к нашему берегу миссионеров из Греции.
Все, что рассматривается извне, никогда не рождается в яслях с лучами звезд в глазах и мистическим ореолом над головой. Звезды и круг - знаки той грамоты, которая ведет читающего ее в сад новой жизни и нового просветленного чувствования. Наши исследователи не заглянули в сердце нашего народного творчества. Они не поняли поющего старца
- Как же мне, старцу
Старому, не плакать,
Как же мне, старому, не рыдать.
Потерял я книгу золотую?
Во темном бору,
Уронил я ключ от церкви
В сине море. -
Отвечает старцу господь бог!
- Ты не плачь, старец, не вздыхай,
Книгу новую я вытку звездами,
Золотой ключ волной выплесну
Из чувства национальной гордости Равинский подчеркивал нечто в нашем орнаменте, но это нечто было лишь бледными словами о том, что у наших переписчиков выписка и вырисовка образов стояли на первом месте, между тем как в других странах это стояло на втором плане.
Все говорили только о письменных миниатюрах, а ключ истинного, настоящего архитектурного орнамента так и остался не выплеснутым, и церковь его стоит запечатана до сего времени.
Но весь абрис хозяйственно-бытовой жизни свидетельствует нам о том, что он был, остался и живет тем самым прекрасным полотенцем, изображающим через шелк и канву то символическое древо, которое означает семью, совсем не важно, что в Иудее это древо носило имя Маврикийского дуба и потому вместе с христианством перешло, как название, бесплатным приложением к нам. Скандинавская Иггдразиль - поклонение ясеню, то древо, под которым сидел Гуатама, и этот Маврикийский дуб были символами семьи как в узком, так и широком смысле у всех народов; это древо родилось в эпоху пастушеского быта. В древности никто не располагал временем так свободно, как пастухи. Они были первые мыслители и поэты, о чем свидетельствуют показания Библии и апокрифы других направлений. Вся языческая вера в переселение душ, музыка, песня и тонкая, как кружево, философия жизни на земле есть плод прозрачных пастушеских дум. Само слово пас-тух (пас-дух, ибо в русском языке часто д переходит в т, так же как е в о, есень - осень, и а в я, аблонь - яблонь) говорит о каком-то мистически помазанном значении над ним. - Я не царь и не царский сын, - я пастух, а говорить меня научили звезды,- пишет пророк Амос. Вот эти-то звезды - золотая книга странника - и вырастили наше вселенское символическое древо. Наши бахари орнамента без всяких скрещиваний с санскритством поняли его, развязав себя через пуп, как Гуатама. Они увидели через листья своих ногтей, через пальцы ветвей, через сучья рук и через ствол - туловища с ногами, - обозначающими коренья, что мы есть чада древа, семья того вселенского дуба, под которым Авраам встречает Св. Троицу. На происхождение человека от древа указывает и наша былина О хоробром Егории:
У них волосы - трава,
Телеса - кора древесная.
Мысль об этом происхождении от древа породила вместе с музыкой и мифический эпос.
Происхождение музыки от древа в наших мистериях есть самый прекраснейший ключ в наших руках от дверей закрытого храма мудрости. Без всякого Иовулла и Вейнеймейнена наш народ через простой лик безымянного пастуха открыл две скрытых силы воздуха вместе. Этот пастух только и сделал, что срезал на могиле тростинку, и уж не он, а она сама поведала миру через него свою волшебную тайну: Играй, играй, пастушок. Вылей звуками мою злую грусть. Не простую дудочку ты в руках держишь. Я когда-то была девицей. Погубили девицу сестры. За серебряное блюдечко, за наливчатое яблочко. - Здесь в одном образе тростинки слито три прозрения.
Узлом слияния потустороннего мира с миром видимым является скрытая вера в переселение души.
Ничто не дается без жертвы. Ни одной тайны не узнаешь без послания в смерть. Конечно, никакие сестры не убивали своей сестры; это убил ее в своем сердце наш творчески-жестокий народ, чтоб легче слить себя с тайной звуков и слова и овладеть ею как образом.
Все от древа - вот религия мысли нашего народа, но празднество этой каны и было и будет понятно весьма немногим. Исследователи древнерусской письменности и строительного орнамента забыли главным образом то, что народ наш живет больше устами, чем рукою и глазом, устами он сопровождает почти весь фигуральный мир в его явлениях, и если берется выражать себя через средства, то образ этого средства всегда конкретен. То, что музыка и эпос родились у нас вместе через знак древа, - заставляет нас думать об этом не как о случайном факте мифического утверждения, а как о строгом вымерянном представлении наших далеких предков. Свидетельство этому наш не поясненный и не разгаданный никем бытовой орнамент.
Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке крыльца, цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не простой характер узорочья, это великая значная эпопея исходу мира и назначению человека. Конь как в греческой, египетской, римской, так и в русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик догадался посадить его к себе на крышу, уподобляя свою хату под ним колеснице. Ни Запад и ни Восток, взятый вместе с Египтом, выдумать этого не могли, хоть бы тысячу раз повторили себя своей культурой обратно. Это чистая черта скифии с мистерией вечного кочевья. - Я еду к тебе, в твои лона и пастбища, - говорит наш мужик, запрокидывая голову конька в небо. Такое отношение к вечности как к родительскому очагу проглядывает и в символе нашего петуха на ставнях. Известно, что петух встает вместе с солнцем, он вечный вестник его восхода, и крестьянин не напрасно посадил его на ставню, здесь скрыт глубокий смысл его отношения и восприятия солнца. Он говорит всем проходящим мимо избы его через этот символ, что здесь живет человек, исполняющий долг жизни по солнцу. Как солнце рано встает и лучами-щупальцами влагает в поры земли тепло, так и я, пахарь, встаю вместе с ним опускать в эти отепленные поры зерна труда моего. В этом благословение моей жизни, от этих зерен сыт я, и этот на ставне петух, который стоит стражем у окна моего и каждое утро, плеском крыл и пением встречая выкатившееся из-за горы лицо солнца, будит своего хозяина. Голубь на князьке крыльца есть знак осенения кротостью. Это слово пахаря входящему. Кротость веет над домом моим, кто бы ты ни был, войди, я рад тебе. Вырезав этого голубя над крыльцом, пахарь значением его предупредил и сердце входящего. Изображается голубь с распростертыми крыльями. Размахивая крыльями, он как бы хочет влететь в душу того, кто опустил свою стопу на ступень храма-избы, совершающего литургию миру и человеку, и как бы хочет сказать: Преисполнясь мною, ты постигнешь тайну дома сего,- и действительно, только преисполнясь, можно постичь мудрость этих избяных заповедей, скрытых в искусах орнамента. Если б хоть кто-нибудь у нас понял в России это таинство, которое совершает наш бессловесный мужик, тот с глубокой болью почувствовал бы мерзкую клевету на эту мужичью правду всех наших кустарей и их приспешников. Он бы выгнал их, как торгующих из храма, как хулителей на Св. Духа...
Нет, не в одних только письменных свитках мы скрываем культуру наших прозрений, через орнаментику букв и пояснительные миниатюры. Мы заставили жить и молиться вокруг себя почти все предметы. Вглядитесь в цветочное узорочье наших крестьянских простынь и наволочек. Здесь с какой-то торжественностью музыки переплетаются кресты, цветы и ветви. Древо на полотенце - значение нам уже известное, оно ни на чем не вышивается, кроме полотенца, и опять-таки мы должны указать, что в этом скрыт весьма и весьма глубокий смысл.
Древо - жизнь. Каждое утро, встав от сна, мы омываем лицо свое водою. Вода есть символ очищения и крещение во имя нового дня. Вытирая лицо свое о холст с изображением древа, наш народ немо говорит о том, что он не забыл тайну древних отцов вытираться листвою, что он помнит себя семенем надмирного древа и, прибегая под покров ветвей его, окунаясь лицом в полотенце, он как бы хочет отпечатать на щеках своих хоть малую ветвь его, чтоб, подобно древу, он мог осыпать с себя шишки слов и дум и струить от ветвей-рук тень-добродетель. Цветы на постельном белье относятся к кругу восприятия красоты. Означают они царство сада или отдых отдавшего день труду на плодах своих. Они являются как бы апофеозом как трудового дня, так и вообще жизненного смысла крестьянина.
Таким образом разобрав весь, казалось бы, внешне непривлекательный обиход, мы наталкиваемся на весьма сложную и весьма глубокую орнаментичную эпопею с чудесным переплетением духа и знаков. И отселе, выражаясь пушкинским языком, нам видно потоков рожденье.
2
За культурой обиходного орнамента на неприхоженных снегах русского поля начинают показываться следы искусства словесного. Уже в X и XI веках мы встречаем целый ряд мифических и апокрифических произведений, где лепка слов и образов поражает нас не только смелостью своих выискиваемых положений, но и тонким изяществом своего построения. Конечно, и это не обошлось без вмешательства некоторой цивилизации западных славян, разъезжавших тогда на осле христианства, но ярчащая, сверкающая переливами всех цветов русская жизнь смыла его при первом же погружении в купель словесного творчества.
Первое, что внесли нам западные славяне, это есть письменность. Они передали нам знаки для выражения звука. Но заслуга их в этом небольшая. Через некоторое время мы нашли бы их сами, ибо у нас уже были найдены самые главные ключи к человеческому разуму, это - знаки выражения духа, те самые знаки, из которых простолюдин составил свою избяную литургию.
Изба простолюдина - это символ понятий и отношений к миру, выработанных еще до него его отцами и предками, которые неосязаемый и далекий мир подчинили себе уподоблениями вещам их кротких очагов. Вот потому-то в наших песнях и сказках мир слова так похож на какой-то вечно светящийся Фавор, где всякое движение живет, преображаясь.
Красный угол, например, в избе есть уподобление заре, потолок - небесному своду, а матица - Млечному Пути. Философический план помогает нам через такой порядок разобрать машину речи почти до мельчайших винтиков.
В нашем языке есть много слов, которые как - семь коров тощих пожрали семь коров тучных -, они запирают в себе целый ряд других слов, выражая собой иногда весьма длинное и сложное определение мысли. Например, слово умение (умеет) запрягло в себе ум, имеет и несколько слов, опущенных в воздух, выражающих свое отношение к понятию в очаге этого слова. Этим особенно блещут в нашей грамматике глагольные положения, которым посвящено целое правило спряжения, вытекшее из понятия запрягать, то есть надевать сбрую слов какой-нибудь мысли на одно слово, которое может служить так же, как лошадь в упряжи, духу, отправляющемуся в путешествие по стране представления. На этом же пожирании тощими словами тучных и на понятии запрягать построена почти и вся наша образность, слагая два противоположных явления через сходственность в движении, она родила метафору:
Луна - заяц.
Звезды - заячьи следы.
Происхождение этого главным образом зависит от того, что наших предков сильно беспокоила тайна мироздания. Они перепробовали почти все двери, ведущие к ней, и оставили нам много прекраснейших ключей и отмычек, которые мы бережно храним в музеях нашей словесной памяти. Разбираясь в узорах нашей мифологической эпики, мы находим целый ряд указаний на то, что человек есть ни больше ни меньше, как чаша космических обособленностей. В Голубиной книге так и сказано:
У нас помыслы от облак Божиих...
Дух от ветра...
Глаза от солнца...
Кровь от черного моря...
Кости от камней...
Тело от сырой земли...
Живя, двигаясь и волнуясь, человек древней эпохи не мог не задать себе вопроса, откуда он, что есть солнце и вообще что есть обстающая его жизнь? Ища ответа во всем, он как бы искал своего внутреннего примирения с собой и миром. И, разматывая клубок движений на земле, находя имя всякому предмету и положению, научившись защищать себя от всякого наступательного явления, он решился теми же средствами примирить себя с непокорностью стихий и безответностью пространства. Примирение это состояло в том, что кругом он сделал, так сказать, доступную своему пониманию расстановку. Солнце, например, уподобилось колесу, тельцу и множеству других положений, облака взрычали, как волки, и т.д. При такой расстановке он ясно и отчетливо определял всякое положение в движении наверху.
В наших северных губерниях про ненастье до сих пор говорят: Волцы задрали солнечко.
Сие заставление воздушного мира земною предметностью существовало еще несколько тысяч лет до нас и в Египте. Эдда построила мир из отдельных частей тела убитого Имира. Индия в Ведах через браман утверждает то же самое, что и Даниил Заточник: Тело составляется жилами, яко древо корением. По ним же тече секерою сок и кровь, иже память воды. - Как младшее племя в развитии духовных ценностей, мы можем показаться неопытному глазу талантливыми отобразителями этих пройденных до нас дорог. Но это будет просто слепотой неопытного глаза.
Прежде всего, всякая мифология, будь то мифология египтян, вавилонян, иудеев и индийцев, носит в чреве своем образование известного представления. Представление о воздушном мире не может обойтись без средств земной обстановки, земля одинакова кругом, то, что видит перс, то видит и чукот, поэтому грамота одинакова, и читать ее и писать по ней, избегая тожественности, невозможно почти совсем.
Самостоятельность линий может быть лишь только - в устремлении духа, и чем каждое племя резче отделялось друг от друга бытовым положением, тем резче вырисовывались их особенности. Это ясно подчеркнул наш бытовой орнамент и романский стиль железных орлов, крылья которых победно были распростерты на запад и подчеркивали устремление немцев к мечте о победе над всей бегущей перед ними Европой. Устремление не одинаково, в зависимости от этого, конечно, не одинаковы и средства. Вавилонянам через то, что на пастбищах туч Оаннес пас быка-солнце...нужна была башня. Русскому же уму через то, что Перун и Даждь-бог пели стрелами Стри-бога о вселенском дубе, нужен был всего лишь с запрокинутой головой в небо конек на кровле. Но то, что средства земли принадлежат всем, так же ясно, как всем равно греет солнце, дует ветер и ворожит луна.
Вязь поэтических украшений подвластна всем. Если Гермес Трисмигист говорил: Что вверху, то внизу, что внизу, то вверху. Звезды на небе и звезды на земле; если Гомер мог сказать о слове, что оно, как птица, вылетает из-за городьбы зубов, то и наш Боян не мог не дать образа перстам и струнам, уподобляя первых десяти соколам, а вторых стае лебедей, не мог он и себя не опрокинуть так же, как Трисмигист, в небо, где мысль, как древо, а сам он, Бояне вещий Велесов внуче, соловьем скачет по ветвям этого древа мысли, ибо то и другое рождается в одних яслях явления музыки и творческой картины по законам самой природы.
Древние певцы, трубадуры, менестрели, сказители и бояны в звуках своих часто старались передавать по тем же законам заставочной образности пение птиц, и недаром народ наш заморского музыканта назвал в песнях своих Соловьем Будимировичем. Вглядитесь в слова Гомера, ведь он до ясности подчеркивает в себе приобретенное мастерство от пернатых царевичей звуков. Если слово - птица, значит, звук его есть клекот и пение этой птицы, если зубы - городьба, то жилы, уж наверное, есть уподобление ветвям опущенного подсознательно древа, на которых эта птица вьет себе гнездо. Здесь все оправдано, здесь нет ни единой лишней черты, о которую воспринимающая такое построение мысль спотыкалась бы, как об осеннюю кочку. Здесь мы видим, что образ рождается через слагаемость. Слагаемость рождает нам лицо звука, лицо движения пространства и лицо движения земного. Через строго высчитанную сумму образов, соловьем скакаше по древу мысленну, наш Боян рассказывает, так же как и Гомер, целую эпопею о своем отношении к творческому слову. Мы видим, что у него внутри есть целая наука как в отношении к себе, так и в отношении к миру. Сам он может взлететь соколом под облаки, в море сплеснуть щукою, в поле проскакать оленем, но мир для него есть вечное, неколеблемое древо, на ветвях которого растут плоды дум и образов.

[Александра 26]

Обоготворение сил природы, выписанное лицо ветра, именем Стрибога или Борея в наших мифологиях земного шара есть не что иное, как творческая ориентация наших предков в царстве космических тайн. Это тот же образ, который родит алфавит непрочитанной грамоты. Мысль ставит чему-нибудь непонятному ей рыбачью сеть, уловляет его и облекает в краску имени. Начальная буква в алфавите а есть не что иное, как образ человека, ощупывающего на коленях землю. Опершись на руки и устремив на землю глаза, он как бы читает знаки существа ее.
Буква б представляет из себя ощупывание этим человеком воздуха. Движение его уже идет от а обратно. (Ибо воздух и земля по отношению друг к другу опрокинутость.) Знак сидения на коленях означает то, что между землей и небом он почувствовал мир пространства. Поднятые руки рисуют как бы небесный свод, а согнутые колени, на которые он присел, землю.
Прочитав сущность земли и почувствовав над нею прикрытое синим сводом пространство, человек протянул руки и к своей сущности. Пуп есть узел человеческого существа, и поэтому, определяя себя или ощупывая, человек как-то невольно опустил свои руки на эту завязь, и получилась буква в.
Дальнейшее следование букв идет с светом мысли от осознания в мире сущности. Почувствовав себя, человек подымается с колен и, выпрямившись, протягивает руки снова в воздух. Здесь его движения через символы знаков, тех знаков, которыми он ищет своего примирения с воздухом и землею, рождают весь дальнейший порядок алфавита, который так мудро оканчивается фигурою буквы я. Эта буква рисует человека, опустившего руки на пуп (знак самопознания), шагающим по земле, линии, идущие от средины туловища буквы, есть не что иное, как занесенная для шага правая нога и подпирающая корпус левая.
Через этот мудро занесенный шаг, шаг, который окончивает обретение знаков нашей грамоты, мы видим, что человек еще окончательно себя не нашел. Он мудро благословил себя, с скарбом открытых ему сущностей, на вечную дорогу, которая означает движение, движение и только движение вперед.
Если, таким образом, мы могли бы разобрать всю творческо-мыслительную значность, то мы увидели бы почти все сплошь составные части в строительстве избы нашего мышления. Мы увидели бы, как лежит бревно на бревне образа, увидели бы, как сочетаются звуки, постигли бы тайну гласных и согласных, в спайке которых скрыта печаль земли по браке с небом. Нам открылась бы тайна, самая многозначная и тончайшая тайна той хижины, в которой крестьянин так нежно и любовно вычерчивает примитивными линиями явления пространства. Мы полюбили бы мир этой хижины со всеми петухами на ставнях, коньками на крышах и голубками на князьках крыльца не простой любовью глаза и чувственным восприятием красивого, а полюбили бы и познали бы самою правдивою тропинкой мудрости, на которой каждый шаг словесного образа делается так же, как узловая завязь самой природы.
Искусство нашего времени не знает этой завязи, ибо то, что она жила в Данте, Гебеле, Шекспире и других художниках слова, для представителей его от сегодняшнего дня прошло мертвой тенью. Звериные крикуны, абсолютно безграмотная критика и третичный период идиотического состояния городской массы подменили эту завязь безмозглым лязгом железа Америки и рисовой пудрой на выпитых щеках столичных проституток. Единственным расточительным и неряшливым, но все же хранителем этой тайны была полуразбитая отхожим промыслом и заводами деревня. Мы не будем скрывать, что этот мир крестьянской жизни, который мы посещаем разумом сердца через образы, наши глаза застали, увы, вместе с расцветом на одре смерти. Он умирал, как выплеснутая волной на берег земли рыба. В судорожном биении он ловил своими жабрами хоть струйку родного ему воздуха, но вместо воздуха в эти жабры впивался песок и, словно гвозди, разрывал ему кровеносные сосуды.
Мы стояли у смертного изголовья этой мистической песни человека, которая единственно, единственно от жажды впивала в себя всякую воду из нечистых луж сектантства, вроде охтинских богородиц или белых голубей. Этот вихрь, который сейчас бреет бороду старому миру, миру эксплуатации массовых сил, явился нам как ангел спасения к умирающему, он протянул ему как прокаженному руку и сказал: Возьми одр твой и ходи.
Мы верим, что чудесное исцеление родит теперь в деревне еще более просветленное чувствование новой жизни. Мы верим, что пахарь пробьет теперь окно не только глазком к Богу, а целым огромным, как шар земной, глазом. Звездная книга для творческих записей теперь открыта снова. Ключ, оброненный старцем в море, от церкви духа, выплеснут золотыми волнами, народ не забудет тех, кто взбурлил волны, он сумеет отблагодарить их своими песнями, и мы, видевшие жизнь его творчества, умирание и воскресение, услышим снова тот ответный перезвон узловой завязи природы с сущностью человека в ряду таких же строк и, может быть, еще сильнее и красивее, как:
Завила кудри,
Завила русы
Родна сестрица,
На светел месяц
Она глядючи,
Со воды узор
Сонимаючи.
Будущее искусство расцветет в своих возможностях достижений как некий вселенский вертоград, где люди блаженно и мудро будут хороводно отдыхать под тенистыми ветвями одного преогромнейшего древа, имя которому социализм, или рай, ибо рай в мужицком творчестве так и представлялся, где нет податей за пашни, где - избы новые, кипарисовым тесом крытые -, где дряхлое время, бродя по лугам, сзывает к мировому столу все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш, сыченою брагой.
Но дорога к этому свету искусства, помимо смываемых препятствий в мире внешней жизни, имеет еще целые рощи колючих кустов шиповника и крушины в восприятии мысли и образа. Люди должны научиться читать забытые ими знаки. Должны почувствовать, что очаг их есть та самая колесница, которая увозит пророка Илью в облака. Они должны постичь, что предки их не простыми завитками дали нам фиту и ижицу, они дали их нам, как знаки открывающейся книги, в книге нашей души. Человек по последнему знаку отправился искать себя. Он захотел найти свое место в пространстве и обозначил это пространство фигурою буквы θ. За этим знаком пространства, за горою его северного полюса, идет рисунок буквы V, которая есть не что иное, как человек, шагающий по небесному своду. Он идет навстречу идущему от фигуры буквы я (закон движения - круг).
Волнообразная линия в букве θ означает место, где оба идущих должны встретиться. Человек, идущий по небесному своду, попадет головой в голову человеку, идущему по земле. Это есть знак того, что опрокинутость земли сольется в браке с опрокинутостью неба. Пространство будет побеждено, и в свой творческий рисунок мира люди, как в инженерный план, вдунут осязаемые грани строительства. Воздушные рифы глазам воздушных корабельщиков будут видимы так же, как рифы водные. Всюду будут расставлены вехи для безопасного плавания, и человечество будет перекликаться с земли не только с близкими ему по планетам спутниками, а со всем миром в его необъятности.
Но для этого перед нами лежит огромнейшая внутренняя работа. Мы должны ясней изучить свою сущность, проверить себя не по годам тела, а по возрасту души, ибо убеленный сединами старец иногда по этому возрасту души равняется всего лишь пятнадцатилетнему отроку, которого за его стихи Феб приказал выпороть. У нас многие заслуживают ровно такого же отношения к себе, но и многие пребывают просто в слепоте нерождения. Их глазам нужно сделать какой-то надрез, чтобы они видели, что небо не оправа для алмазных звезд, - а необъятное, неисчерпаемое море, в котором эти звезды живут, как многочисленные стаи рыб, а месяц для них все равно что закинутая рыбаком верша.
Для этого прежде всего мы должны до точности проследить пути нашего настоящего творчества и творчества заблудившегося, должны разбить образы на законы определений, подчеркнуть родоспособность их и поставить в хоровой чин, так же как поставлены по блеску луна, солнце и земля.
3
Существо творчества в образах разделяется так же, как существо человека, на три вида - душа, плоть и разум.
Образ от плоти можно назвать заставочным, образ от духа корабельным и третий образ от разума ангелическим.
Образ заставочный есть, так же как и метафора, уподобление одного предмета другому или крещение воздуха именами близких нам предметов.
Солнце - колесо, телец, заяц, белка.
Тучи - ели, доски, корабли, стадо овец.
Звезды - гвозди, зерна, караси, ласточки.
Ветер - олень, Сивка Бурка, метельщик.
Дождик - стрелы, посев, бисер, нитки.
Радуга - лук, ворота, верея, дуга и т.д.
Корабельный образ есть уловление в каком-либо предмете, явлении или существе струения, где заставочный, образ плывет, как ладья по воде. Давид, например, говорит, что человек словами течет, как дождь, язык во рту для него есть ключ от души, которая равняется храму вселенной. Мысли для него струны, из звуков которых он слагает песню господу. Соломон, глядя в лицо своей красивой Суламифи, прекрасно восклицает, что зубы ее как стадо остриженных коз, бегущих с гор Галаада.
Наш Боян поет нам, что на Немизе снопы стелют головами, молотят цепы харалужными, на тоце живот кладут, веют душу от тела. Немизе кровави брези не бологомь, бяхуть посеяни, - посеяни костьми русьскых сынов.
Ангелический образ есть сотворение или пробитие из данной заставки и корабельного образа какого-нибудь окна, где струение являет из лика один или несколько новых ликов, где зубы Суламифь без всяких как, стирая всякое сходство с зубами, становятся настоящими живыми, сбежавшими с гор Галаада, козами. На этом образе построены почти все мифы от дней египетского быка в небе вплоть до нашей языческой религии, где ветры, стрибожьи внуци, «веють с моря стрелами», он пронзает устремление почти всех народов в их лучших произведениях, как Илиада, Эдда, Калевала, Слово о полку Игореве, Веды, Библия и др. В чисто индивидуалистическом творчестве Эдгар По построил на нем свое Эльдорадо, Лонгфелло Песнь о Гайавате, Гебель свой Ночной разговор, Уланд свой Пир в небесной стороне, Шекспир - нутро Гамлета, ведьм и Бирнамский лес в Макбете. Воздухом его дышит наш русский Стих о Голубиной книге, Златая цепь, Слово о Данииле Заточнике и множество других произведений, которые выпукло светят на протяжении долгого ряда веков.
Наше современное поколение не имеет представления об этих образах. В русской литературе за последнее время произошло невероятнейшее отупение. То, что было выжато и изъедено вплоть до корок рядом предыдущих столетий, теперь собирается по кусочкам, как открытие. Художники наши уже несколько десятков лет подряд живут совершенно без всякой внутренней грамотности. Они стали какими-то ювелирами, рисовальщиками и миниатюристами словесной мертвенности. Для Клюева, например, все сплошь стало идиллией гладко причесанных английских гравюр, где виноград стилизуется под курчавый порядок воинственных всадников; то, что было раньше для него сверлением облегающей его коры, теперь стало вставкой в эту кору. Сердце его не разгадало тайны наполняющих его образов, и вместо голоса из-под камня Оптиной пустыни, он повеял на нас безжизненным кружевным ветром деревенского Обри Бердслея, где ночи-вставки он отливает в перстень яснее дней, а мозоль, простой мужичий мозоль, вставляет в пятку, как алтарную ладанку. Конечно, никто не будет спорить о достоинствах этой мозаики. Уайльд в лаптях для нас столь же приятен, как и Уайльд с цветком в петлице и лакированных башмаках. В данном случае мы хотим лишь указать на то, что художник пошел не по тому лугу. Он погнался за яркостью красок и «изрони женьчужну душу из храбра тела, чрез злато ожерелие», ибо луг художника только тот, где растут цветы целителя Пантелимона.
Создать мир воздуха, из предметов земных вещей или рассыпать его на вещи - тайна для нас не новая. Она характеризует разум, сделавший это лишь как ларец, где лежат приборы для более тонкой вышивки; это есть сочинительство загадок с ответом в средине самой же загадки. Но в древней Руси и по сию пору в народе эта область творчества гораздо экспрессивнее. Там о месяце говорят:
Сивка море перескочил,
Да копыт не замочил,
Лысый мерин через синее
Прясло глядит.
Роса там определяется таким словесным узором, как:
Заря-заряница,
Красная девица,
В церковь ходила
Ключи обронила,
Месяц видел,
Солнце скрало.
Вслед Клюеву свернул себе шею на своей дороге и подглуповатый футуризм. Очертив себя кругом Хомы Брута из сказки о Вие, он крикливо старался напечатлеть нам имена той нечисти (нечистоты), которая живет за задними углами наших жилищ. Он сгруппировал в своем сердце все отбросы чувств и разума и этот зловонный букет бросил, как проходящий в ночи, в наше, с масличной ветвью ноевского голубя, окно искусства. Голос его гнойного разложения прозвучал еще при самом таинстве рождения урода. Маринетти, крикнувший клич войны, первый проткнулся о копье творческой правды. Нашим подголоскам: Маяковскому, Бурлюку и другим рожденным распоротым животом этого ротастого итальянца - движется, вещуя гибель, Бирнамский лес - открывающаяся в слове и образе доселе скрытая внутренняя сила русской мистики. Бессилие футуризма выразилось главным образом в том, что, повернув сосну кореньями вверх и посадив на сук ей ворону, он не сумел дать жизнь этой сосне без подставок. Он не нашел в воздухе воды не только озера, но даже маленькой лужицы, где б можно было окунуть корни этой опрокинутой сосны. Рост ввысь происходит по-иному, в нее растет только то, что сбрасывает с себя кору или, подобно Андрее-Беловскому Котику Летаеву, вытягивается из тела руками души как из мешка.
Когда Котик плачет в горизонт, когда на него мычит черная ночь и звездочка слетает к нему в постельку усиком поморгать, мы видим, что между Белым земным и Белым небесным происходит некое сочетание в браке. Нам является лик человека, завершаемый с обоих концов ногами. Ему уже нет пространства, а есть две тверди. Голова у него уж не верхняя точка, а точка центра, откуда ноги идут, как некое излучение. Наш пуп в этом отношении самый наилучший толкователь символа этой головы и о послании нас слить небо с землею. Туловище человека не напрасно разделяется на два световых круга, где верхняя часть от пупа подлежит солнечному влиянию, а нижняя - лунному. Здесь в мудрый узел завязан ответ значению тяготения человека к пространству, здесь скрываются знаки нашего послания, прочитав грамоту которых, мы разгадаем, что в нас пока колесо нашего мозга движет луна, что мы мыслим в ее пространстве и что в пространство солнца мы начинаем только просовываться. С теми средствами, с которыми шел футуризм в это солнечное пространство, он мог просунуться так же легко, как и верблюд в игольное ухо, ибо эта радость вознесения была предначертана целыми тысячелетиями до него мистам, не мог просунуться и потому, что существом своим не благословил и не постиг голгофы, которая для духа закреплена не только фактическим пропятием Христа, но и всею гармонией мироздания, где на законах световых скрещиваний построены все зримые и невидимые нами формы. Мист же идет на это пропятие, провидя и терновый венок, и гвоздиные язвы. Он знает, что идущий по небесной тверди, окунувшись в темя, ему образует с ним знак того же креста, на котором висела вместе с телом доска с надписью И.Н.Ц.И.
Но он знает и то, что только фактом восхода на крест Христос окончательно просунулся в пространство от луны до солнца, только через голгофу он мог оставить следы на ладонях Елеона (луны), уходя вознесением ко отцу (то есть солнечному пространству); буря наших дней должна устремить и нас от сдвига наземного к сдвигу космоса. Мы считаем преступлением устремляться глазами только в одно пространство чрева; тени неразумных, не рожденных к посвящению слышать царство солнца внутри нас, стараются заглушить сейчас всякий голос, идущий от сердца в разум, но против них должна быть такая же беспощадная борьба, как борьба против старого мира.
Они хотят стиснуть нас руками проклятой смоковницы, которая рождена на бесплодие; мы должны кричать, что все эти пролеткульты есть те же самые по старому образцу розги человеческого творчества. Мы должны вырвать из их звериных рук это маленькое тельце нашей новой эры, пока они не засекли его. Мы должны им сказать так же, как сказал придворному лжецу Гильденштерну Гамлет: Черт вас возьми! Вы думаете, что на нас легче играть, чем на флейте? Назовите нас каким угодно инструментом - вы можете нас расстроить, но не играть на нас -. Человеческая душа слишком сложна для того, чтоб заковать ее в определенный круг звуков какой-нибудь одной жизненной мелодии или сонаты. Во всяком круге она шумит, как мельничная вода, просасывая плотину, и горе тем, которые ее запружают, ибо, вырвавшись бешеным потоком, она первыми сметает их в прах на пути своем. Так на этом пути она смела монархизм, так рассосала круги классицизма, декаданса, импрессионизма и футуризма, так сметет она и рассосет сонм кругов, которые ей уготованы впереди.
Задача человеческой души лежит теперь в том, как выйти из сферы лунного влияния; уходя из мышления старого капиталистического обихода, мы не должны строить наши творческие образы так, как построены они хотя бы, например, у того же Николая Клюева:
Тысчу лет и Лембэй пущей правит,
Осеньщину дань сбирая с тварей:
С зайца шерсть, буланый пух с лешуги,
А с осины прогоршню алтынов.
Этот образ построен на заставках стертого революцией быта; в том, что он прекрасен, мы не можем ему отказать, но он есть тело покойника в нашей горнице обновленной души и потому должен быть предан земле. Предан земле потому, что он заставляет Клюева в такие священнейшие дни обновления человеческого духа благословить убийство и сказать, что убийца святей потира. Это старое инквизиционное православие, которое, посадив св. Георгия на коня, пронзило копьем, вместо змия, самого Христа.
Средства напечатления образа грамотой старого обихода должны умереть вообще. Они должны или высидеть на яйцах своих слов птенцов, или кануть отзвеневшим потоком в море леты. Вот потому-то нам так и противны занесенные руки марксистской опеки в идеологии сущности искусства. Она строит руками рабочих памятник Марксу, а крестьяне хотят поставить его корове. Ей непонятна грамота солнечного пространства, а душа алчущих света не хочет примириться с давно знакомым ей и изжитым начертанием жизни чрева. Перед нами встает новая символическая черная ряса, очень похожая на приемы православия, которое заслонило своей чернотой свет солнца истины. Но мы победим ее, мы так же раздерем ее, как разодрали мантию заслоняющих солнце нашего братства. Жизнь наша бежит вихревым ураганом, мы не боимся их преград, ибо вихрь, затаенный в самой природе, тоже задвигался нашим глазам, и прав поэт, истинно прекрасный народный поэт, Сергей Клычков, говорящий нам, что
Уж несется предзорняя конница,
Утонувши в тумане по грудь,
И березки прощаются, клонятся,
Словно в дальний собралися путь.
Он первый увидел, что земля поехала, он видит, что эта предзорняя конница увозит ее к новым берегам, он видит, что березки, сидящие в телеге земли, прощаются с нашей старой орбитой, старым воздухом и старыми тучами.
Да, мы едем, едем потому, что земля уже выдышала воздух, она зарисовала это небо, и рисункам ее уже нет места. Она к новому тянется небу, ища нового не записанного места, чтобы через новые рисунки, через новые средства протянуться еще дальше. Гонители св. духа-мистицизма забыли, что в народе уже есть тайна о семи небесах, они осмеяли трех китов, на которых держится, по народному представлению, земля, а того не поняли, что этим сказано то, что земля плывет, что ночь - это время, когда киты спускаются за пищей в глубину морскую, что день есть время продолжения пути по морю.